Гиблое место. Служащий. Вероятность равна нулю
Шрифт:
Письмо было написано в первом лице, что свойственно обычно письмам высоких властей и придает им тон самодовольного высокомерия, которое кажется, еще более смешным оттого, что подписавший письмо, как правило, никогда сам его не составляет.
«Остаток божьей милости, — подумал Кеттерле, скромно визируя письмо, — но если так пойдет дальше, то скоро я смогу говорить о себе во множественном числе... мы... высочество...»
А в остальном он был почти уверен, что доктор Лютьенс из Бремена, район Фегезак, в течение недели непременно заявит новые претензии. И именно вечером последнего дня предложенного ему срока. Он хорошо знал эту породу кляузников.
Они вместе склонились в лаборатории над негативами, на которых медленно вырисовывались лабиринты линий, которые Гафке снял с мусорного ведра Новотни, с крышки его почтового ящика, дверной ручки и замка. Они углубились в отпечатки пальцев мусорщиков, почтальона, газовщика, друзей, подружек, откладывая в сторону один негатив за другим после сравнения, пока вдруг не показались схожие извилины, изломы, закругления и прямые пересечения. Со всей тщательностью многолетнего опыта Рёпке и его ассистент сравнивали, измеряли и снова сравнивали.
Потом Рёпке поднял голову.
— Третье лицо, Кеттерле. Я уверен абсолютно. Вот, взгляните...
Правда, во многих местах отпечаток был смазан, прерывался или пропадал совсем. Но он во всех деталях точно совпадал с теми, которые согласно определению Рёпке принадлежали третьему лицу. Им удалось найти отпечаток пояснее. Снимок был настолько хорошим, что Кеттерле откинулся назад и пробормотал:
— Это и в самом деле один из немыслимейших случаев, с которым я когда-нибудь сталкивался...
Ему пришло в голову, что, может, он гоняется за химерой, не исключено ведь, что завтра Сандра Робертс объявится жива-невредима и будет смеяться до смерти, как выразился ее муж, она ведь всегда была, по его словам, экстравагантна. Но пять лет назад на пляже Лонг-Айленд исчезла другая женщина. Она не объявилась потом и не смеялась до смерти. Она утонула. И его не должно было сбить с толку это сходство случаев. Из тридцатилетнего опыта он знал, чего стоит пустая видимость и как далеко может она увести от фактов. Ему не оставалось ничего другого, как идти по следу, который появился.
Медленно и задумчиво спустился он на второй этаж и прошел в свой кабинет.
Потом позвонил Робертсу. К телефону подошла домоправительница.
— Вы можете переключить меня на гараж?
— Конечно, господин комиссар.
— Новотни еще там?
— Думаю, что да.
Кеттерле ждал.
— Гараж, — ответил Новотни.
— Кеттерле, — представился комиссар. — Мы познакомились сегодня утром.
— Слушаю вас, — сказал Новотни.
— Мне необходимо побеседовать с вами еще раз.
— Но о чем?
— Да вы это уже знаете. Есть несколько вопросов, которые я хотел бы задать вам не в присутствии господина сенатора. У вас есть время?
— Вы хотите приехать сюда?
— Честно говоря, мне было бы удобнее где-нибудь в другом месте.
Новотни помолчал несколько секунд.
— Вы можете приехать ко мне. Господин сенатор сегодня во мне не нуждается. Я просто полирую «кадиллак». Но это я смогу сделать и вечером. У вас ведь есть мой адрес?
— Да, господин Новотни. Итак, через полчаса.
— Хорошо. Через полчаса.
Комиссар положил телефонную трубку на рычаг и долго еще держал на ней руку. Потом начал прохаживаться по кабинету, продумывая свою фантастическую идею. Если она окажется верной, он сделает огромный шаг вперед. Тогда через полчаса у него будет ключ к этому делу.
Впервые за свою многолетнюю службу Кеттерле испытал нечто вроде честолюбия.
Он взял такси.
Новотни жил в надстроенном получердачном этаже. Это было старое здание, расположенное по пути на Грос-Борстель. Комиссар поднялся вверх по старым, исхоженным ступенькам. Пахло сыростью и кошками. Но дверь в квартиру была по-современному покрыта лаком, и на ней висела табличка с надписью «Кристоф Новотни».
Шофер сразу открыл дверь. На нем была теперь куртка под замшу с вязаными рукавами и поясом. Из-под куртки виднелся расстегнутый воротник белой рубашки. Выглядел он очень неплохо, и подозрения комиссара усилились. Кеттерле был собран до предела, как всякий раз, когда, пробираясь сквозь лабиринт фактов и событий, должен был вот-вот наткнуться на собственно человеческую подоплеку дела.
Шофер явно вымылся и переоделся перед его приходом.
— А у вас здесь уютно.
Прихожая узкая, зато оклеена яркими обоями. Налево вход в крошечную кухню, рядом такая же маленькая душевая с туалетом. Комната побольше расположена в конце коридора и выходит окнами на север, высоко над крышами других домов. В комнате широкая кушетка, низкий столик, кресло с торшером и часть современной сборной стенки, не то комод, не то буфет. Рядом с вазой, в которой лежали пластиковые фрукты, красовалась фотография Кристофа Новотни в форме фельдфебеля дивизии «Великая Германия». На стенах висели репродукции с видами силезских городов Бриг, Эльс, Хиршберг, Швейднитц [3] .
3
Немецкие названия польских городов Бжег, Олесница, Еленя-Гура, Свидница.
— Вы из силезских немцев?
— Присаживайтесь, — сказал Новотни. — Да, я из Швейднитца. Может, рюмку вермута?
Кеттерле поблагодарил и уселся в кресло. Шофер предложил ему сигарету. Комиссар, снова поблагодарив, отказался, наблюдая, как закуривает Новотни.
Потом шофер уселся на кушетку, застеленную оранжево-красным покрывалом, и в упор взглянул на гостя.
Комиссар и в самом деле плохо представлял, с чего начать. Новотни взял это на себя.
— Так что же, собственно, произошло в действительности? Господин сенатор сказали мне, что вы — комиссар. Из отдела расследования убийств.
«Не очень умно со стороны господина сенатора, — подумал Кеттерле. — Но в конце концов господин сенатор могли и не знать всего».
— Я был бы счастлив, если б мог уже сейчас сказать, что произошло в действительности. Вы представляете себе песчаное мелководье?
— Да, примерно, — сказал шофер. — Господин сенатор каждую зиму десять дней проводят в Санкт-Петер-Ординге. Я дважды бывал там с господами и совершал с господином сенатором длинные прогулки. Уважаемая госпожа слишком нежна для такой погоды. Она предпочитала сидеть у камина и читать, а не гулять подолгу, когда штормит.