Гибриды
Шрифт:
— Ох, — сказал Понтер. — Правда.
— Ты хочешь сказать, что не знал, что к этому идёт?
— Честное слово, Мэре — понятия не имел.
Мэри отвела взгляд.
— Ты говорил о «лекарстве» против религии, чёрт побери! И вот, полюбуйтесь — оно уже есть.
— Мэре, — сказала Вессан. — Мы с Понтером ни о чём не сговаривались.
— Правда? Вы охотились достаточно долго, чтобы…
— Мэре, это правда, — сказала Вессан. — Я не знаю, о каком исследовании вы говорите.
Мэри сделала глубокий вдох и очень медленно выдохнула.
— Простите, — сказала она, наконец. — Я несу что попало. Понтер
Хак пискнул, но Понтер не стал просить разъяснений.
Мэри протянула к нему левую руку.
— Понтер, ты — мой партнёр, хоть у нас и не было ещё церемонии вступления в союз. Я знаю, что ты никогда меня не обманешь.
Понтер молчал.
Мэри качнула головой.
— Я не ожидала, что нам придётся принимать такое решение. Цвет волос, цвет глаз — куда ни шло. Но атеист или верующий? Кто бы мог подумать, что это тоже заложено в генах.
Понтер сжал руку Мэри.
— Вопрос гораздо важнее для тебя, чем для меня. По крайней мере, этомне понятно. Поэтому мы сделаем так, как ты решишь.
Мэри снова глубоко вдохнула. Она могла бы это обсудить с отцом Калдикоттом — но, чёрт возьми, католический священник никогда не одобрит и малой части того, что они задумали.
— Я, понятное дело, не слепая, — сказала Мэри. — Я видела, как мирно вы живёте — по крайней мере, большую часть времени. И я видела, какими… — она замолчала, на секунду задумалась, и пожала плечами, словно не найдя лучшего слова, чем то, что сразу пришло ей в голову, — какими одухотворённымимогут быть ваши люди. И Понтер, я всё время думаю о тех вещах, о которых ты говорил — у Рубена дома, когда мы смотрели католическую мессу по телевизору, и возле стены ветеранов Вьетнама… — она снова пожала плечами. — Я всё это слушала, и услышала, но…
— Но ты всё ещё не убеждена, — мягко закончил за неё Понтер. — Я тебя не виню. В конце концов, я не социолог. Мои рассуждения о том… — он тоже на секунду замолчал, явно сознавая, что затрагивает весьма деликатную тему, но потом всё же продолжил, не в силах подыскать другого слова, — о том зле, которое принесла вашему миру религия, это именно рассуждения, философское ворчание, не более того. Я не могу доказать то, что я чувствую; не думаю, что кто-либо может.
Мэри закрыла глаза. Её хотелось помолиться, попросить наставления. Но раньше она не получала никаких наставлений, и не было никакой причины, чтобы в этот раз было по-другому.
— Возможно, — сказала она, наконец, — нам следует оставить это на волю случая; пусть будет так, как лягут гены.
— Если бы речь шла про любую другую часть тела, — тихо сказала Вессан, — я могла бы с вами согласиться. Но мы говорим о компоненте мозга, который устроен по-разному у двух разновидностей людей. Просто взять одну аллель от глексена, а другую — от бараста, и надеяться на лучшее — не самое разумное решение.
Мэри задумалась. Вессан права. Если уж они решили завести гибридного ребёнка, им так или иначе придётся принять решение.
Понтер отпустил Мэрину руку, но потом снова начал поглаживать её.
— Это не то же самое, что решать, будет у нашей дочери душа или нет. Мы решаем лишь, будет ли она верить, что у неё есть душа.
— Вам не обязательно решать это сегодня, — сказала Вессан. — Как я сказала раньше, моим намерением было ознакомить вас с процессом работы с кодонатором. Вам не нужно производить диплоидные хромосомы, пока вы, Мэре, не будете готовы к их имплантации. — Она сложила руки. — Но когда это время настанет, вы должны будете принять решение.
Глава 25
Так что сейчас и в самом деле снова настало время для больших шагов. Но это время не только для великого американского проекта. Пришло время, выражаясь словами другой великой речи [37] , чёрным людям и белым людям, евреям и гоям, протестантам и католикам — а также индусам, мусульманам, буддистам, мужчинам и женщинам, исповедующим любые религии или не исповедующим никакой, гражданам всех объединённых наций, членам всех расовых и религиозных групп, составляющих нашу уникальную разновидность человечества — им всем пришло время отправиться дальше, в мире и гармонии, проявляя взаимное уважение и дружбу — продолжить путешествие, которое мы, Homo sapiens, ненадолго прервали…
37
Имеется в виду знаменитая речь Мартина Лютера Кинга «У меня есть мечта», произнесённая 28 августа 1963 года в Вашингтоне и ставшая поворотным моментом в движении за гражданские права чернокожих.
— Я думаю, — сказала Вессан, — что вам нужно многое обсудить наедине. Наверное, я возьму Мегу, и мы пойдём посмотрим на звёзды. — Мега как раз только что проснулась. — Мега, пойдёшь гулять?
— Конечно! — сказала Мега.
Вессан поднялась с кресла, отыскала свою шубу, замотала Мегу в пару просторных рубах и повела её к двери.
Мэри ошутила на лице дуновение холодного воздуха, когда она открыла дверь. Она проследила глазами за выходящими Вессан и Мегой; деревянная дверь закрылась за ними.
— Мэре… — сказал Понтер.
— Нет, нет, дай мне подумать, — ответила Мэри. — Просто дай мне пару минут подумать.
Понтер доброжелательно кивнул, отошёл к очагу и занялся разведением огня.
Мэри встала с вакуумного шкафа, пересела в кресло, которое освободила Вессан, и опёрлась подбородком на сложенные ладони.
Подбородок…
Характерная черта Homo sapiens.
Но тривиальная, совершенно неважная.
Мэри вздохнула. Если бы не вопрос места жительства, ей было бы безразлично, будет у них мальчик или девочка.
И ей определённо всё равно, будет у неё пробор посередине или сбоку. Или какого цвета будут у неё глаза. Или будет ли она так же мускулиста, как Понтер. И насколько острый будет у неё нюх.
Лишь бы она была здорова…
Эту мантру родители повторяют тысячи лет.
Кроме как в лаборатории Вероники, у Мэри никогда в жизни не случалось полноценных религиозных переживаний, но, тем не менее, она искренне верила в Бога. Даже сейчас, зная, что её предрасположенность к этой вере прошита в её мозгу, она продолжала верить.