Гильдия. Трилогия
Шрифт:
До темноты Совиная Лапа не появлялся в доме – сколачивал дощатые щиты для будочки-бани. Зимой он поставит их вокруг очага в пристройке и мыться можно будет в любой холод.
Дважды прибегала Нитха. Первый раз принесла лепешку с ломтем окорока и кружку вина, а заодно сообщила, что мальчишки умяли все, что было на столе, после чего она заставила их перемыть миски и выскоблить столешницу... Ого! Крепко, видать, расстроены юные преступники, если без спора подчинились маленькой вэшти!
Придя второй раз, девочка покрутилась
– У нас в Наррабане говорят: «Не бери сегодняшний гнев в завтрашний день...»
– Что-о?! – грозно обернулся к ней учитель.
Малышка не струсила, не дрогнула:
– Учитель, они очень, очень переживают!
(Это «очень, очень» было произнесено с подозрительно знакомой интонацией.)
Совиная Лапа мрачно ответил маленькой заступнице, что вся шайка должна немедленно укладываться в постели и чтоб к его приходу было слышно только сонное сопение!
– Не выйдет насчет сопения, учитель, – повеселела девчонка. – Там Старый Вояка рассказывает, какие муки ждут в Бездне всех гурлианцев. Так интересно! А у нас в Наррабане бог смерти Гхурух своими черными скользкими щупальцами...
– Цыц и брысь! – четко скомандовал Шенги. Глядя в спину удаляющейся девочки, подумал: «Вредина-то вредина, но сердечко доброе...»
Не спеша закончил сколачивать щиты. Скинул рубаху, с удовольствием вымылся холодной водой, оделся и, насвистывая, пошел к крыльцу.
Дверь без скрипа приоткрылась, и Шенги замер на пороге, поняв, что происходит в темном зале. В свете догорающих углей вершилось одно из чудес детства: звучали страшные истории.
Как любил их мальчик, которого еще не называли Совиной Лапой! Как памятен до сих пор мучительно-сладкий ужас, когда собственная тень в свете очага, обернувшись чудовищем, заставляет волосы встать дыбом; когда скрип двери отзывается в душе беззвучным воплем...
Только в детстве страх может доставлять такое острое и чистое наслаждение. Взрослый человек идет на свой страх, как на врага: или уничтожает его, или бывает сломлен сам. Правда, Лауруш говорил, что есть и третий путь, самый лучший: высмеять страх.
А эти мальки – не стоит вторгаться в их мирок! Пусть потешатся. У них редко выпадают такие мирные мгновения, без драк и взаимных злых насмешек.
Шенги сел на крыльце, прислонился плечом к новенькому сосновому косяку и с удовольствием вслушался в плывущий из тьмы голосок с мягким придыханием и нарочито низкими – для таинственности – нотками:
– Черные, шестилапые, глаза огромные, в темноте видят... Люди их в давние времена победили и загнали в подземелье, а название осталось: Наррабан – «земля нарров». Они по ночам выбираются на поверхность, днем отсиживаются в заброшенных домах. Ловят в сумраке запоздалых путников, перелезают через заборы во дворики и воруют младенцев. Лапы длинные, гибкие, могут через окна вытаскивать детей...
– Особенно непослушных, – с преувеличенной серьезностью поддакнул Дайру.
– Тебе смешно, – обиделась Нитха, – а у меня няньку-рабыню украли и съели.
Все приумолкли. Затем
– Это тебе сами нарры рассказали или все-таки родители?
– И добавили, – подхватил Нургидан, – что если Нитха не прекратит озорничать, ее тоже кто-нибудь съест!
– Ну и пожалуйста! – фыркнула девочка. – В Наррабане говорят: «Беседовать с глупцом – что кормить осла халвой». Не верите – сами рассказывайте!
Ответом была тишина. Совиная Лапа решил было, что ребятам надоело болтать, но тут Дайру заговорил – негромко, неторопливо и гладко, словно читал по книге:
– Я жил в Анмире. Рядом – на севере, за горами – Силуран. Оттуда шла дорога через перевал Чаргрим. Однажды у нас заночевал бродячий сказитель. Отец любил их слушать, я тоже. Сказитель этот, Зиннигир Стеклянный Ручей, поведал историю, которая – он в том поклялся – случилась с ним самим. Он тогда был мальчишкой-поводырем при слепом певце. Они шли в Джангаш и решили сократить путь – махнули через лес. Дело к ночи, тропка по лесу кружит, из-под ног, как змея, уползает. Вдруг деревья расступились. Видит Зиннигир – стоит у ручья деревня. Бревенчатые домишки, запах свежевыпеченных лепешек...
Певец и поводырь обрадовались, постучались в первые же ворота. Хозяин пустил их ночевать, усадил за стол. После ужина стал расспрашивать старика, где ему побывать довелось, как в тех краях люди живут. А Зиннигира хозяйская дочка увела в уголок возле очага, принесла цветные камешки, и начали они играть в «лягушек и журавлей». Востроносая такая девчушка, бойкая, косички в разные стороны. Шайтира Быстрая Щука ее звали... А мальчишка устал с дороги, хотел спать. Он возьми да скажи: «Что за интерес на щелчки играть? Не хочу больше! Если б на деньги или на другое что...»
Шайтира призадумалась, а потом говорит: «Давай еще разик сыграем! Ты поставь медяк – у вас деньги есть, твой старик моему отцу хвастался. А я, если проиграю, для тебя доброе дело сделаю!»
Мальчишка согласился – и выиграл. Смеется: «Ну, делай свое доброе дело!»
Повела его Шайтира во двор, на конюшню. Внизу лошаденка в стойле дремлет, над потолком сеновал. На сеновал со двора приставная лесенка – сено наверх подавать. А в потолке люк, чтоб прямо в ясли корм сбрасывать.
– Понятно, как у нас, – перебил рассказчика Нургидан. – Дальше-то что было?
– Пока Зиннигир соображал, за каким демоном его сюда притащили, девчонка за порог выскочила и дверь закрыла. Слышно – лязгнул снаружи замок. А мальчишка успел приметить, что замок там – хоть на дверь королевской сокровищницы вешай! Большой такой, цепь железная – будто стоит в конюшне не крестьянская клячонка, а скакун астахарских кровей!
Парнишка застучал в дверь, потребовал, чтоб эта мышь деревенская бросила свои глупые шутки. А та отвечает: «Не ори! Я же проиграла тебе доброе дело, верно? У тебя над головой люк. Заложи его на щеколду и не высовывайся. До утра сиди тихо да помни: не открывай, кто бы тебя ни звал!» Ушла было, но вернулась и еще раз повторила: «Кто б ни просил – не открывай люк!..»