Гиллеспи и я
Шрифт:
На лестнице послышались шаги: сначала медленные и неуверенные, затем все быстрее. Наконец счастливая Сибил побежала вверх, прыгая через ступеньки. Через миг скрипнула дверь — судя по всему, в мастерскую ее отца, Неда Гиллеспи.
Ах да — Нед Гиллеспи. Должно быть, дорогой читатель, вы недоумеваете, когда же он наконец разбавит наше исключительно женское общество. Увы, на сей раз вас ждет разочарование: в тот день Нед не спустился к чаю и ни разу не показался в гостиной.
Признаюсь, мне было весьма любопытно увидеть сына Элспет: что, если это тот самый художник, с которым мы когда-то встретились в Лондоне?
Как я и опасалась, в галерее мы застали настоящее столпотворение — даже в огромном Западном зале яблоку было некуда упасть. Друзья только что пришли с обеда и беззаботно веселились; я же, напротив, пребывала в мрачном расположении духа и вскоре, устав от шумной компании, решила немного отстать и побродить в одиночестве, разглядывая картины и скульптуры.
В относительно тихой части Восточной галереи я задержалась у небольшого полотна под названием «Мастерская», резко контрастирующего с алой драпировкой стены. На картине в полный рост была изображена элегантная дама в черном платье. Мольберт на заднем плане выдавал обиталище художника. Женщину освещал солнечный луч, падающий из мансардного окна. Она была в шляпе с короткой прозрачной вуалью и, держа в руке мешочек с зерном, кормила канарейку в клетке — привычным жестом, будто часто бывала в мастерской. Особенно меня заворожило ее лицо: умиротворенное, немного мечтательное и, быть может, даже влюбленное.
Конечно, я бы с радостью сказала, что с первого взгляда была очарована гениальным замыслом и исполнением «Мастерской». Однако тогда я еще плохо разбиралась в живописи и не могла оценить исключительность полотна. На самом деле я задержалась у него по рассеянности и в первую очередь потому, что в том углу зала было не так людно.
Внезапно, обрывая мои грезы, чьи-то руки схватили меня за плечи и оттащили от картины. Сначала я решила, что это за мной пришли друзья и зовут в ресторан, но, обернувшись, увидела незнакомого бородатого господина во фраке.
— Мэм, позвольте. — Он подтолкнул меня к позолоченному столику и повернулся к сопровождающим его солидным господам. — Итак, как я уже говорил, картина весьма любопытна. Обратите внимание, что…
Пока он говорил, я стояла у столика, ошарашенная тем, что меня передвинули, как мебель. Про себя я решила, что бородатый мужчина — гид или куратор выставки, а его усатые спутники — потенциальные покупатели картины.
Позади компании стоял молодой человек с небольшими аккуратными усами на чисто выбритом лице — тоже во фраке, хотя и не таком безупречном, как у остальных. Пока джентльмены внимали куратору, молодой человек недовольно буравил взглядом пол. По лихорадочному румянцу на его щеках я заподозрила, что он слишком увлекся шерри.
Внезапно куратор обернулся к нему.
— Сэр, не могли бы вы добавить несколько слов — например, что двигало вами при создании полотна?
Молодой человек нахмурился.
— Нет, сэр, не буду, — ответил он с характерным шотландским акцентом. — Прежде всего картина должна говорить сама за себя.
— Ну, разумеется. — Бородатый гид улыбнулся и снисходительно кивнул слушателям. — Многие начинающие художники так считают.
Художник шагнул вперед.
— Однако это не главное. — Он протянул руку в мою сторону. — Полагаю, вам следует извиниться перед дамой.
Куратор хохотнул.
— Что?
— Да, ее высокая шляпа закрывала обзор, — продолжал художник, — но это не оправдание. Можно было подождать или просто попросить даму отойти — а не вести себя как неотесанный чурбан.
Слушатели ошеломленно переглянулись. Улыбка сползла с лица куратора.
— Ничего страшного, — сказала я, надеясь предотвратить скандал. — Не беспокойтесь.
Вместо ответа куратор надменно переспросил художника:
— Простите?
— Просите прощения не у меня, а у леди.
Расширив глаза от ярости, куратор обернулся ко мне.
— Мэм, — буркнул он, резко поклонился, щелкнув каблуками, и двинулся в гущу людей со словами: — Сюда, господа. Идите за мной — полагаю, в следующем зале интереснее.
Некоторые тут же бросились за ним, другие удалились нерешительно, смущенно улыбаясь или кивая в мою сторону. Тем временем ко мне подошел молодой художник.
— Прошу прощения. Этот тип — невыносимый грубиян. Позвольте извиниться за него.
— Ну что вы, не стоит.
Молодой шотландец проводил удаляющегося куратора сердитым взглядом.
— Он не извинился как следует. Но не беспокойтесь — я притащу его сюда и заставлю просить прощения.
— Не нужно, — взмолилась я, прежде чем он устремился к двери. — Прошу вас, не поднимайте из-за меня шум. Скандалы вам ни к чему. Ведь кто-то из посетителей мог купить картину, если бы вы не вмешались.
— Да ну, ничего бы они не купили.
Не помню, о чем мы дальше говорили — так, перекинулись парой слов. На пышном мероприятии молодой человек чувствовал себя не в своей тарелке. Он постоянно подносил руки к шее, трогая непривычную одежду, и так яростно крутил запонку на высоком воротнике, что она оторвалась и упала на пол. Мы одновременно присели, но не успели ее найти: подбежал другой куратор и увел художника в соседний зал, чтобы представить новой группе посетителей. Вскоре друзья разыскали меня и увели ужинать.
Так состоялось мое знакомство с шотландским художником по фамилии Гиллеспи. Теперь мне казалось вполне вероятным, что он и муж Энни — одно лицо. Любопытное совпадение, думала я, и оно бы осталось простым совпадением, не пригласи меня Элспет встретиться со своей семьей снова — в следующую субботу у «Какао-хауса» в парке.
3
В назначенный день я пришла в парк немного раньше и решила скоротать ожидание в Павильоне живописи. Помнится, была последняя суббота мая, на редкость солнечная и теплая (увы, вскоре ее сменили проливные дожди), и вся Выставка буквально кишела людьми. Проталкиваясь сквозь толпу к залам британских и заграничных коллекций, я в очередной раз убедилась, что художественные галереи осаждают умники, которых хлебом не корми — дай блеснуть глубокими познаниями в искусстве. Однажды я даже видела, как такой знаток присел на корточки и, обнюхав полотно, объявил своим спутникам, что это «совершенно точно холст и масло».