Гилморн
Шрифт:
Несколько дней я провел в тоске и отчаянии, не зная, что мне делать. Невыносимые сожаления мешали мне искать встречи с моим другом. Да и есть ли теперь у меня право так его называть? Не погубил ли я нашу дружбу своей несдержанностью, своей нетерпимостью и глупостью — я, который клялся никогда его не осуждать? Два противоречивых чувства боролись во мне. Я хотел бы припасть к ногам Гилморна, чтобы умолять его о прощении, и одновременно я страшился встречи с ним, хотя никто никогда не мог заподозрить меня в недостатке мужества. Но увидеть справедливый упрек в его прекрасных голубых глазах казалось хуже всего на свете. Сердце мое разрывалось от любви и нежности — и горького стыда. Мой друг поверил
Элронд, конечно же, первым заметил, что со мной происходит. Я не мог сказать ему правды, но и солгать тоже не мог, поэтому объяснил уклончиво, что переживаю по поводу нашей размолвки с Гилморном. Повелитель Имладриса нахмурился.
— Твое стремление заботиться об этом бедном создании вполне понятно. Однако, на мой взгляд, вы слишком разные для дружбы. Что общего между тобой и юным лихолесским синда, не достигшим еще и трехсот лет? Может быть, в тебе говорит желание продолжить свой род, и в Гилморне ты видишь сына, которого никогда не имел? Эру подает знак, что тебе следует обзавестись потомками и посвятить время их воспитанию. Ах, если бы дочь моя… — лорд Полуэльф оборвал свою речь и отвернулся.
Я коснулся его плеча жестом дружеской симпатии и не сказал ни слова. Не нужно было прибегать к осанвэ, чтобы узнать, о чем думает мой старый друг. Печаль об Арвен, питавшей неугасимую склонность к смертному, терзала его сердце. Арагорн редко бывал в Имладрисе, бродя тропами следопытов, но когда он появлялся здесь, только слепой бы не заметил тот свет, которым озарялось лицо дочери Элронда. А ведь когда-то Элронд надеялся, что нас с Арвен свяжут узы любви и брака. Увы, как ни желал я видеть моего друга и его единственную дочь счастливыми, все же не питали мы с Арвен друг к другу ничего, кроме приязни брата и сестры.
«Почему же, — обожгла меня мысль, — мои чувства к Гилморну горячее многократно, чем к любому другому существу, встреченному мной на жизненном пути, будь то эльда, адан, майя или вала…»
— Все-таки уверен я, что именно Гилморн был зачинщиком вашей размолвки, — продолжал Элронд. — Ничего удивительного. Его дурной нрав не скроешь в секрете. Разве достойно подданного короля Трандуила покидать Имладрис тайно, ни с кем не попрощавшись, подобно вору?
Мне показалось, что небесный свод опрокинулся на землю, и земля у меня под ногами покачнулась.
— Что? — прошептал я одними губами.
— Мне донесли, что Гилморн собирался уехать отсюда. Ошибки быть не может: он был одет по-дорожному и при себе имел оружие и припасы. Однако на выезде из долины передумал и вернулся. Вероятнее всего, побоялся пускаться в путь в одиночку.
Пробормотав какие-то невнятные извинения, я выскочил за дверь, успев еще поймать брошенный мне вслед неодобрительный взгляд Элронда.
Несмотря на то смятенное состояние, в котором я находился, я все-таки догадался заглянуть сначала в конюшню. Белая лошадь Гилморна, которую я ему подарил, была на месте и, слава Эру, не под седлом. Не было никаких признаков того, что Гилморн собирался снова готовить ее к путешествию. Быстрым шагом я пересек двор, взлетел бегом по галереям и лестницам и ворвался в комнату к Гилморну, забыв даже постучаться. Я знал, чувствовал, что он там. Секунда — и маленький эльф был в моих объятиях, и в этот момент я, как никогда, был близок к счастью. Один Эру знает, как мне не хватало его все эти дни.
— Ты не уедешь, я тебе не позволю, никогда, слышишь? —
— Как ты узнал? — прошептал он, прижимаясь ко мне. — Я хотел уехать, но вернулся, потому что я не могу без тебя… Дэл… Я не могу без тебя…
Примирение наше стало несомненным и прочным. Были забыты пугающие откровения, которые нас чуть не разделили. Но я обещал себе, что не оставлю попыток вернуть своему другу радость жизни и безмятежность мыслей.
Но если бы я знал, к чему это нас приведет… Пожалел бы я о своих действиях? Отказался бы от нашей дружбы?
Я не знаю ответа на эти вопросы.
Озабоченный состоянием Гилморна, я и не заметил, как пришла осень. Просто однажды вышел на галерею и увидел на склонах долины золото и багрянец, лишь кое-где перемежающийся зеленью сосен. Воздух был еще теплым, но уже приобрел ту особенную прозрачность, свойственную лишь имладрисской осени, и вода в потоках, струящихся по долине, изменила оттенок на стальной, более холодный. Дни были ясными, тихими и солнечными. В один из таких дней мы выбрались с Гилморном на лесную прогулку и отошли довольно далеко от жилья. Опасности не было никакой — наши разведчики неизменно доносили, что орки покинули склоны Туманных гор и забились в свои мерзкие норы под землей или откочевали подальше. И орки были последним, о чем бы мы вспомнили среди кленов и буков, пылающих, как свечи, в осеннем разноцветном уборе.
Мы ступали по ковру из желтых и красных листьев, и Гилморн, смеясь, собирал их и разбрасывал, а потом взялся плести венок. И золотые листья клена в его волосах были похожи на корону повелителя леса. Мы вышли к уединенной лесной заводи, берега которой и сама вода были засыпаны все теми же лоскутками осенней одежды деревьев. Был почти полдень, солнце уже сияло вовсю, и было порядком жарко, словно лето не спешило покинуть эти гостеприимные места. Я хотел предложить, чтобы мы освежились в заводи, но Гилморн меня опередил. С радостным криком он сбежал к воде и мигом скинул с себя тунику и рубашку. И раньше, чем мне пришло в голову, что следует отвести глаза, мой взгляд уже был прикован к его спине.
Я сразу понял, что это, потому что варварское искусство татуировки на коже было мне уже знакомо. Но я не мог поверить своим глазам. Неужели тело Перворожденного, эльда было осквернено изображением дракона?
Не замечая ничего, Гилморн разделся и бросился в воду. На мгновение передо мной мелькнули его стройные белые ноги и округлые ягодицы. Я даже успел разглядеть ямочки на них и, мигом покраснев, отвел глаза.
— Дэл, иди сюда, вода теплая! — крикнул он.
В ответ я пробурчал что-то невнятное, продолжая смотреть в землю. Казалось, у меня горят даже уши. Ни один эльда еще не представал передо мной совершенно обнаженным, хотя, конечно, в молодости я не раз представлял, как буду совлекать праздничные одежды с моей невесты на ложе любви, и нагие статуи все-таки видел…
Гилморн, видимо, понял причину моего смущения и облачился в штаны и рубашку, прежде чем подойти ко мне. Но это не слишком помогло. Одежда его намокла и прилипла к телу, обрисовывая все его изгибы. С волос струилась вода, под которой белоснежная ткань рубашки стала почти прозрачной. Я видел, как просвечивают сквозь нее розовые соски и впадинка пупка на плоском животе. И больно мне было думать, что привычка вот так бесстыдно обнажать свое тело, так же как и рисунок на коже, были омерзительным наследием Мордора. Я старался прогнать эти мысли, пока мы разводили костер и раскладывали припасы, но тщетно. Черный рисунок просвечивал через тонкую ткань, и когда Гилморн поворачивался боком, мне казалось, что дракон мне ухмыляется.