Гильзы в золе: Глазами следователя
Шрифт:
— А мы, скажут, пока прогуляемся…
Далеко завели Сушкову сердечные дела. По совету Степана Леонтьевича она, принимая от колхозников молоко, занижала жирность, а накопленные этим путем излишки оформляла как приобретенные у населения (для этого ей выдавался специальный аванс). Подписи мнимых сдатчиков в ведомостях она подделывала, а аванс оставляла себе. Впрочем, львиная его доля шла Степану Леонтьевичу.
Шмыга вошел, красный и оживленный. Мокрые волосы были расчесаны на ровный пробор, лицо чисто выбрито. Камеру водили в баню. Начинали мы обычно с заводских и районных новостей. Когда
— Наверно, осуждают? Да? А сами, думаете, чистые? Грязь везде. Все кричат про общее, а каждый думает о себе. Я, конечно, дурак. Не надо было брать сразу. А честный кто? Главный инженер? Много он добился своей честностью? Ему бы в Москве заворачивать, а он всю жизнь на хуторе. Хорошо, еще не посадили его. А могли бы. Судили ведь. Скажете, что, мол, такие, как я, и посадить хотели? А вы думаете, другой бы на моем месте не очищал себя? Думаете, главного инженера спасал бы? Ему бы кресло оставил? Его бы орлом сделал, а сам в воробьи перешел? Как же! А меня пусть не жалеют. Вы думаете, погибну? Утону? Опять в экспедиторы пойду? Выплыву! И, может, не на таком заводе… А вещи мои конфискуют?.. Жалко. Человек без костюма — не человек. Вроде перед всеми виноват. Парнем был, мечтал о костюме и десятилетке. С ними можно все. Не дотянул я до десятилетки. Говорят, неспособный. Видел я этих способных. И они еще меня увидят…
От Шмыги я уходил без прежнего удовлетворения результатами двухмесячного труда. Работа мне показалась недоделанной. Я понял, что борьба продолжается, Я спрашивал себя: всплывет ли Степан Шмыга?
АНАНИЙ ПЕТРОВИЧ
Анания Петровича Белоглазова я впервые увидел в землянском Доме колхозника. Склонившись над столом, он сосредоточенно что-то писал под копировальную бумагу.
— Эй вы, грамотеи, — неожиданно произнес он. — Кто это сказал «А воз и ныне там?»
Мой спутник-студент оторвался от книги и ответил ему. Потом с удивлением спросил, над чем Ананий Петрович трудится. Белоглазов сделал вид, что не расслышал вопроса, и углубился в бумагу. Через полчаса он убрал написанное в желтый портфель и поднялся с выражением исполненною долга.
Это был широкоплечий мужчина почти двухметрового роста с несоразмерно маленькой головой, одетый в добротное касторовое пальто. Пришла дежурная. Не попрощавшись, Ананий Петрович перебрался в соседнюю комнату, натопленную специально для него. Как только дежурная заглянула к нам в следующий раз, мы не удержались, чтобы не расспросить ее об ушедшем жильце.
— Агрономом работал здесь. Теперь, говорят, бухгалтером где-то в области.
— У него две специальности?
— Какое там…
Внезапно взгляд женщины упал на пепельницу, где после заточки карандаша осталась кучка графита.
— Он писал что-нибудь?
Услыхав, что писал, дежурная поспешно удалилась. Через минуту ее голос уже слышался в соседней комнате. Она хлопотала, чтобы гость устроился поудобнее.
Скоро я и студент возвратились в город и забыли о странном
Но однажды в городе дверь нашей комнаты открылась, и нашим взорам представилась мощная, гвардейского роста фигура с желтым портфелем в руках. Вошедший снял шапку, обнажив сдавленную с боков голову с вытертой, лысой макушкой. Сомнений не было. Перед нами стоял Ананий Петрович Белоглазов. По-видимому, он не узнал нас или сделал вид, что не узнает.
Получив заверение, что его приход в прокуратуру останется в глубочайшей тайне, наш землянский знакомый полтора часа докладывал о преступлениях, совершаемых в одной из областных контор. Время от времени он извлекал из желтого портфеля копии жалоб и ссылался на даты, цифры, фамилии. Иногда он улыбался, обнажая десны и редкие зубы.
Спустя несколько дней я и студент-практикант посетили областную контору. Никаких сведений о преступлениях мы не добыли. Заявление Белоглазова не подтвердилось.
Мы собирались отбыть обратно, чтобы по пути дать волю нашему негодованию и решить, вызовем ли мы заявителя в прокуратуру или ограничимся уничтожающими выводами о его личности, когда к нам подошел юрисконсульт конторы.
— Осмелюсь занять еще полчаса вашего времени вот этим.
Он положил перед нами папку.
Данных о растрате или злоупотреблениях она не содержала. К нашему удивлению, в ней оказались материалы о самом Белоглазове.
Они открывались характеристикой с прежнего места работы Анания Петровича и объяснениями лиц, знавших его по Землянску.
Какую нужно было оставить по себе память, чтобы вынудить не одного и не двух занятых людей сесть за стол и написать пространные неслужебные бумаги!
Уже одно это побудило нас внимательно ознакомиться с папкой.
Ананий Петрович, как усматривалось из бумаг, больших должностей обычно не занимал. Однако против него никто никогда не решался поднять голоса. Его старались задобрить.
Специального образования он не имел, но это не помешало ему за последние семь лет занимать в районе должности руководителя художественной самодеятельности, зоотехника, статистика, агронома.
Как только он, ко всеобщему удивлению, перебрался из села в город, многие вздохнули с облегчением, уверенные, что в городе он обречен на прозябание.
Но уже через год Ананий Петрович приехал в район с командировочным удостоверением инструктора-ревизора.
Удача сопутствовала ему не только по службе. В городе он выиграл и битву за квартиру.
Началось с того, что Белоглазова временно прописали на площадь инженера, находившегося в заграничной командировке.
Прописка явилась плацдармом для дальнейшего наступления. Через стену жила закройщица ателье. Недели три Ананий Петрович был тих, приглядываясь к соседке, а потом нанес ей сокрушительный удар. В многочисленных жалобах Белоглазов уведомлял жилищное ведомство, что соседка имеет дом, который строила вдвоем с сестрой, и что половину этого дома она сдает квартирантам.
Портниха в отчаянии доказывала, что никакого отношения к дому сестры не имеет и никакого участия в строительстве не принимала. Однако поток жалоб не иссякал.