Гимгилимы-2: С надеждой на возвращение!

Белокрыльцев Сергей Валериевич

– Шафтит, – неуверенно начал Улит. – Шафтит, я хотел… Я хотел спросить, почему ты вообще пришла к нам на ферму?

– Я же говорила, один мальчишка рассказал, что земляне работают на ферме. Вот я и подумала, что было бы неплохо вас покормить. И судя по тому, как вы ели, я не ошиблась, – улыбнулась Шафтит.

– Я не о том. На ярмарке я повёл себя самым неподобающим образом. Для человека моего уровня такое поведение недопустимо. К тому же, я едва не испортил ваш праздник и обидел тебя. А ты все равно пришла. Я думал, ты больше не захочешь меня видеть и… и отныне держишь меня за некультурного

труса.

– Для тебя так важно моё мнение? – спросила Шафтит.

– Угу. – Улит опустил глаза. – Ты не в обиде? Ты простила меня?

– Не в обиде ли я? – всплеснула руками Шафтит. – Еще в какой обиде! И никогда тебя, Улит Тутли, не прощу, каким бы ты важным землянином не был!

Лицо Улита вытянулось, руки похолодели. Он почувствовал, как горький комок подкатывает к горлу. Нижняя губа мелко задрожала. Улит немедленно убежал бы, если бы не наряд, состоящий из женского халата и панталонов в бирюзовых дракончиках и лимонных динозавриках. Шафтит прыснула от смеха.

– Улит, ты всегда такой серьезный? Я просто шучу и зла на тебя не держу.

Приложив усилия, побледневший сын известного писателя вымученно улыбнулся:

– Хорошее у тебя… – горло предательски икнуло: – … ик!.. чувство юмора. Сме-ешноо.

Губы Улита, подрагивая, растянулись в кислой, как незрелая клюква, улыбке.

– Что с тобой? – Шафтит непонимающе смотрела на землянина. – Я опять неудачно пошутила? Ты разозлился?

– Я, наверное, устал.

– Если устал, значит пора в постель, – твёрдо сказала Шафтит. – Это дело не терпит отлагательств.

– Не пойду я в постель! Я не могу идти в постель! А ты где спать будешь? На диване? Это неблагородно, а значит неприемлемо! Лучше я на диване лягу.

– На диване не выспишься, а ты устал. Ты очень устал, Улит. Ты сам не понимаешь, как ты устал за сегодня. Да на тебе лица нет!

– Ничего страшного. Я может и не буду спать. Откроешь читальный зал, я Слунца почитаю до утра, инструкции отцовские для тебя переведу.

– А тебе с утра разве не нужно ехать на ферму?

– Нужно, но ничего не случится, если я пропущу один день.

– А твой секретарь справится без тебя?

Такой аргумент сыну известного писателя пришёлся по нраву.

– Ты права, – самодовольно улыбнувшись, сказал Улит. Он любил самодовольно улыбаться. – Куда ему без меня.

– Сейчас ты умоешься, я приготовлю свежего чая, а потом мы пойдем спать. Открывать читальный зал я не буду, и не проси. Ключ в сейфе, сейф в другом сейфе… И не спорь. У меня тоже имеются инструкции и правила, вот одно из них: ночью помещения с исписанной бумагой должны быть крепко-накрепко заперты.

Улит не настаивал, но ложиться в постель категорически отказался, уступив лучшее ложе даме, а сам лёг на разложенный и застеленный диван.

И почему Шафтит говорила, что на нём не выспишься? Укрывшись одеялом, Улит ощущал, как усталость покидает его натруженное на ферме тело. «Интересно, как бы я себя чувствовал, если бы рядом лежала она?» – подумал Улит, и понял, что подумал он об этом зря. Дрема, одолевавшая его, отступила, освободив место волнительным образам, совершенно не джентльменского характера. Улит полежал на левом боку. Затем полежал на правом.

Лег на спину и постарался заглушить навязчивые фантазии, в которых зеленели мягкие и упругие формы и эротично синело нижнее бельё, но не помогло. Понимание того, что в соседней комнате лежала обладательница всего этого, возможно, сейчас действительно голая, не давало покоя.

И когда Улит догрызал второй ноготь, Шафтит, тихо, как может красться в джунглях тигрица, вошла в гостиную, плотвичкой скользнула под одеяло и прильнула к нему. Руки Улита, плюнув на заветы потомственной львицы, сами собой обняли Шафтит. Губы землянина и муслинки соприкоснулись в первом из последующих поцелуев в ночи, ставшей для Улита и Шафтит воистину славной.

Улит проснулся другим человеком, то есть человеком, обнимающим девушку.

За окном светало. Ночь удалась на славу и выспаться не получилось. Но сын известного писателя не жалел, открыв для себя простую истину: занятия любовью приносят куда большее удовольствие, чем придирчивый разбор очередной экспозиции оригинальных творений современного искусства.

Улит полюбовался спящей возлюбленной и нежно поцеловал её в зеленое плечо. Шафтит во сне чуть дрогнула и тихо и сладко вздохнула. Улит сел, зевнул во весь рот и, блаженно улыбнувшись, подумал: «Ну вот и свершилось, я познал еще одну грань жизни. А Верум знает, о чём говорит. Муслинки отличаются от земных женщин только цветом кожи, в остальном они такие же… Наверное».

Знаток прогрессивного искусства сходил на кухню. Плита-печка, нагревшая крохотное помещение за ночь, высушила одежду до последней капли. Улит снял свои вещи с натянутой под потолком розовой веревки. Чтобы не будить Шафтит в столь ранний час, Улит хотел оставить записку, что-то вроде:

«Доброе утро! Жду тебя в обед на ферме, моя любимая лягушонка.

Целую, твой медвежонок Улиток.

P. S. Ути-пути.»

Но не оставил, так как понятия не имел, где находятся ключи от библиотеки. А если бы и знал, то не мог же он оставить спящую Шафтит в незапертом доме. Кто знает, сколько мерзавцев-дегенератов и просто дегенератов бродит по гимгилимским улицам на рассвете? Зеленокожую любовь пришлось разбудить. Шафтит, не пряча наготы, бабочкой вспорхнула с постели, обвила шею Улита и поцеловала землянина в губы. Улит лоснился счастьем и походил на медвежонка, вскрывшего таки бочонок с мёдом.

Шафтит открыла шкаф, выудила из его глубин связку ключей и, дурачась, погремела ими над ухом Улита.

– Не могла бы ты одеться, дорогая, – попросил Улит.

– Зачем? – удивилась Шафтит. – Тебе не нравится? Это неприлично?

– Как раз наоборот, очень нравится, поэтому прилично, но прошу тебя, оденься. Иначе я задержусь и опоздаю на работу.

Шафтит рассмеялась и накинула болотно-изысканный халат. Сыну известного писателя польстило, что любимая рассмеялась над его весьма остроумной и оригинальной шуткой. «Ах, романтические отношения так сближают, – сладостно подумал он. – Они рушат барьеры непонимания и стыда, заставляя влюблённых быть собой». Мысль показалась ему невероятно удачной, и он решил, что её надо запомнить, а лучше записать.