Гимн крови
Шрифт:
— Ах, поразительно разумно, — сказал Стирлинг. — Мне никогда не приходило это в голову.
— О, мне кажется, это восхитительно! — сказала Миравелль. — И мы сможем все время носить ночные сорочки, ну или хотя бы я смогу. Я люблю ночные сорочки.
— Здесь, как тебе известно, — продолжала Лоркин, тяжело глядя на Мону, — много соединенных с больницей апартаментов, предназначенных для тех, кто посещает заболевших членов своих семейств, и мы сможем жить в этих апартаментах, учиться
Лоркин отвернулась от Моны. Она взглянула на Оберона.
— Мои продвижения были медленными, — сказала она, — и я так и не добилась полного успеха. Но Ровен оценила мои попытки. И, Мона, ты их видела. И ты, Лестат, ты видел все тоже. Оберон, принимаешь ли ты то, что я сказала?
Оберон старался. Я не мог проникнуть в его мысли. Я мог судить только по выражению его лица.
— Почему за целых два года ты не пришла ко мне? — спросил он.
— Ты был любовником Лючии, — сказала Лоркин. — Я слышала, как ночами ты стонешь от наслаждения. Что я должна была сказать тебе? Как я должна была догадаться, что ты можешь сказать ей?
— Ты должна была дать мне понять, что жива.
— Ты знал, что я жива. Ты меня видел. Кроме того, мои передвижения были ограничены. У меня была свобода только за компьютером. Я училась. Я должна была не только найти место, куда бы мы могли направиться, но место, где бы мы могли остаться.
— Ты холодная, — с отвращением сказал Оберон. — Всегда была.
— Возможно, — сказала Лоркин, — но теперь я смогу научиться быть теплой. Меня научит Ровен Мэйфейр.
— О, просто потрясающе! — сказала Мона. — Оберон и Миравелль, лучше приведите в порядок свои зимние шубы.
Михаэль очнулся от тихого транса, в котором пребывал.
— Мона, дорогая, пожалуйста, постарайся поверить в чистосердечность наших намерений.
— Только потому, что это говоришь ты, дядя Михаэль, — сказала Мона.
— Вы не согласны, вы оба, — спросила Лоркин, глядя на Оберона и Миравелль, — что нам нужно прибежище? Мы не можем просто выйти в мир.
— Нет, нет, я не хочу выходить в мир, — сказала Миравелль.
Оберон надолго задумался, его фантастические веки опустились, потом поднялись.
— Конечно же, ты права. Где еще, если не здесь сможем мы изобрести контрацептив, который позволит нам совокупляться без того, чтобы тут же заделать еще одного? Бесспорно. Это блестяще. Очень хорошо.
В своей манере вяло и грациозно он пожал плечами.
— Но есть ли у нас деньги на счетах, которые, как ты говорила, тебе удалось пополнить? — спросил он.
— Отец оставил нам состояние, — сказала Лоркин. — Огромное состояние. Семья Мэйфейров все о
— Нет, никогда не чувствуйте себя обязанными, — мягко сказала Ровен.
— Вот и хорошо. Я вижу, эта дискуссия подошла к концу, — сказала Лоркин.
Она поднялась. Она взглянула на Ровен и что-то безмолвное пронеслось между ними, некий обмен приятием, конфиденциальностью и верой.
Оберон встал на ноги и взял за руку Миравелль.
— Пойдем, моя благословенная маленькая идиотка, — сказал он Миравелль, — мы отправимся ко мне в номер и продолжим смотреть "Властелина колец". Теперь они успели приготовить для нас конфеты из белого шоколада и холодное-холодное молоко.
— Ох, все так добры к нам, — сказала Миравелль, — Я вас всех люблю и хочу, чтобы вы это знали. И я так рада, что все плохие мужчины мертвы, а Родриго свалился с балкона. Это было самой главной удачей.
— Ну разве не прелестно она все разъяснила? — спросил Оберон насмешливо. — А если подумать, что мне придется выслушивать такое по восемнадцать часов в день… А как ты, Лоркин? Собираешься ли ты хорошенько пообщаться с братом и сестрой и затеять маленькую интеллектуальную дискуссию о своих научных изысканиях? Я просто свихнусь, если время от времени у меня не будет возможности поговорить с кем-нибудь, кто способен оперировать четырехсложными словами.
— Да, Оберон, — сказала она. — Я буду приходить к тебе чаще, чем ты, возможно, думаешь.
Она обошла стол и встала перед ним. Будто гора свалилась с его плеч, и он обнял Лоркин. Последовал пылкий поцелуй, и объятие медленно разомкнулось, их длинные изящные пальцы переплелись, чтобы разъединиться.
— Ах, я так счастлива, — сказала Миравелль. Она поцеловала Лоркин в щеку.
Оберон и Миравелль вышли.
Лоркин попрощалась со всей компанией формальными кивками, жестом предложила мужчинам вновь занять свои места, и тоже вышла из дверей.
В комнате повисла тишина.
Потом заговорила Ровен:
— У нее бесподобные способности, — сказала она.
— Понимаю, — отозвался я.
Больше никто не заговорил.
Какое-то время Мона сидела тихо, она все пыталась завладеть вниманием Ровен.
Потом очень мягко Мона сказала:
— Все кончено.
Ровен не ответила.
Мона встала, Квинн тоже. Наконец это сделал и я. Михаэль поднялся из вежливости, Ровен же осталась сидеть, задумчивая, отстраненная.
На какой-то миг складывалось впечатление, что Мона уйдет, так и не произнеся ни слова, но когда она уже подошла к дверям, она повернулась и сказала Ровен: