Гимн перед битвой
Шрифт:
На пол летели постели, тумбочки, стенные шкафчики, одежда, снаряжение, все, что можно двигать. Каждый предмет подвергался краткому, но интенсивному обследованию. Уже почти отчаявшись, они наконец нашли, что искали, спрятанное в углублении шлакоблочной стены, скрытом за стенным шкафчиком не кого-нибудь, а самого старшины второго отделения.
Как непосредственным начальникам, ветеранам-сержантам предстояло принять непростое решение. С одной стороны, многочисленные нарушения устава и правил, но с другой — иметь под началом таких солдат мечтает любой сержант. Самое скверное вытекало из основного принципа армейской службы, что суть командира сильно зависит от уважения. Когда отдаешь солдатам приказы
У них было некоторое время это обсудить. Капралы-инструкторы изнуряли новобранцев физическими упражнениями, и сержант Паппас был уверен, что те не ждали обыска. Он ничего не находил во время подобных припадков раньше, так что вряд ли они ожидали от него этого сейчас. Они быстро набросали план, уточнили его детали и отправились мучить новобранцев. Наведение порядка в отделении проводилось под тщательным руководством капралов-инструкторов. Когда у Стюарта появится время проверить свой тайник, ему придется поломать голову кто же его обчистил, сержанты или кто-то из своих.
Два дня спустя случились внеплановые полевые упражнения. В два часа ночи новобранцев вытряхнули из кроватей, заставили спешно навьючить снаряжение и погнали в темноту.
Взвод разбили на отделения и несколько часов отрабатывали убийственные групповые упражнения. Они представляли собой наступление броском, основной технический прием пехоты: бросаешься на землю и ведешь огонь по врагу, пока бежит другое отделение, затем вскакиваешь на ноги и мчишься к следующему огневому рубежу. Прием выглядит обманчиво красивым, когда хорошо выполняется, но является жутко тяжелой физической работой, кошмарным упражнением по аэробике. Рывок на двадцать или тридцать метров, бросок на землю, делаешь несколько холостых выстрелов, поднимаешься на ноги с двадцатью килограммами снаряжения на спине и повторяешь все сначала. И так много часов подряд.
Действиями отделений руководили капралы-инструкторы, а комендор-сержант Паппас тихо передвигался в темноте от отделения к отделению, наблюдая за всеми, сам никем не замеченный. С них уже слетела вся шелуха, тот «жирок гражданки», так заметный по прибытии даже у тех, кто был в хорошей физической форме. Каждый стал жестким, тугим сгустком убийственной энергии, таким же смертоносным, как гремучая змея. Как им и было положено.
Ближе к рассвету отделения порядочно удалились друг от друга, и заранее предупрежденные капралы-инструкторы собрали каждое в тесный кружок и в полное нарушение всех правил разожгли костры. Огонь представляет анафему для современной пехоты, раскрывает твою позицию, чреват угрозой лесных пожаров и, конечно же, наносит вред окружающей среде. Но Паппас знал, что пехотинец во многих смыслах полон атавизма. Он получает удовольствие от ползания по земле и барахтанья в грязи, даже если и проклинает это, а огонь задевает особую струнку внутри него. Как мало что другое, огонь помогает распахнуть душу тем, кто открыт ему, и бывают случаи, когда помочь может только огонь.
Когда второе отделение удобно устроилось на своих ранцах и все расслабились в тепле и свете костра, Паппас неслышно вышел из темноты и жестом велел капралу уйти.
Солдаты выпрямились и украдкой посмотрели на Стюарта. В свою очередь он уставился на сержанта Паппаса взором василиска. Помимо других качеств, он еще обладал взглядом, который заставил бы призадуматься и быка. Первая же неделя отучила его смотреть так на Паппаса, но сейчас момент показался подходящим.
Паппас запустил руки в набедренные карманы и достал двенадцать рулончиков туго свернутых банкнот.
— Подозреваю, что вы, наверное, их искали, — сказал он и бросил каждому новобранцу по одной штуке.
— Сэр, — начал один из новобранцев, — это совсем не то, что вы думаете!
— Заткнись, — произнес Стюарт голосом, каким мог бы заказать жареной картошки в кафе.
Новобранец заткнулся.
— Хочу поведать вам секрет, солдаты, — спокойно сказал Паппас нейтральным тоном.
Он обратился к ним так впервые, чем поразил их до глубины души. Формально они не считались солдатами, пока не закончат курс и успешно выполнят положенные тесты. Осознанно или нет, но они все стремились к этой заветной цели, к очень важному в их жизни знаку одобрения.
— Это очень большой секрет, знаете ли, — продолжал Паппас — Один из тех секретов, в который вы верите на самом деле, даже когда отрицаете его существование. Новобранцы всегда верят, что у сержантов есть особые секреты, которых тебе ни за что не узнать, пока сам не станешь сержантом. Словно нам открывают эти секреты в последний день пребывания в сержантской школе. — Он улыбнулся неуклюжей шутке, надул щеки и шумно выпустил из них воздух. — Ну так это не так. Вы узнаете про него в своем подразделении, неся службу, будь то Армия, Морская пехота, Линейные ли, или Ударные Силы, где угодно. Вы узнаете о нем в течение первых месяцев службы. Но это вовсе не большой секрет. Это маленький секрет.
— Он заключается в этих двух словах, — уже серьезно продолжал он. — «Контрабанда повсюду». Всегда в какой-нибудь казарме есть наркотики, или личное огнестрельное оружие, или взрывчатка. И всегда существует их черный рынок. Вы, парни, не были ни первыми, ни вторыми, ни двести пятьдесят девятыми. Контрабанда в казармах стара, как сама армия.
А то, чем нас собираются оснастить, является мечтой любого жучка на черном рынке. Каждый в этой чертовой стране хочет заиметь галактическое оружие, военные лекарства, гиберзин. Черт, даже самая ерундовая галтеховская хренотень, типа ручек, вечных батареек, чего угодно, стоит больших денег. Итак, мы направляемся в место, где находится джекпот. Вы можете срубить пустячок в двенадцать штук всего за одну дозу для регенерации. И это приводит нас к другому моменту.
Он подобрал палку и пошевелил угасающий огонь, некоторое время молча раздувая щеки и пыхтя.
— Вот секрет побольше, — сказал он тихо, почти шепотом. — Одно короткое предложение. «Пока это не влияет на боеспособность подразделения, хрен с ним».
Он снова улыбнулся и обвел взглядом кружок новобранцев. Затем его глаза превратились в лед, а ухмылка в оскал.
— Но никого из вас, членососов, еще и в проекте не было у ваших отцов, когда я пошел служить в хренову морскую пехоту. В те времена, когда в армии долбаные офицеры заходили в чертовы казармы с вооруженной охраной, так дерьмово обстояло дело с погаными наркотиками, и в долбаном Корпусе Морской пехоты было как везде.
Если бы нам пришлось воевать в семидесятые, делать это было бы некому. Во всей долбаной Армии, ни в пехоте, ни в артиллерии, ни у танкистов, ни в воздушном десанте, не было ни одного боеготового подразделения, потому что Армией владел криминал. И Корпусу пришлось бы тяжко одному нести войну на плечах, особенно из-за наших собственных проблем с наркотиками.
Если вы, парни, отправляетесь туда с мыслями, что вам вручили ключи от шоколадной фабрики, то подразделению, где вы будете служить, придут кранты. Когда эта хрень им будет нужна как воздух, когда жизни будут угасать, и ваши друзья будут умирать вокруг вас, нужного им дерьма на месте не окажется.