Гимназистка. Клановые игры
Шрифт:
— Как вы это делаете? — спросила я.
— Что?
— Зелень на руках. Я не вижу никаких приспособлений.
— Владимир Викентьевич — целитель высшей категории, — неожиданно оскорбилась Агата Михайловна. — Зачем ему какие-то приспособления?
Целитель, ага. Высшей категории. Которому не нужны приспособления. Голова опять пошла кругом, но все же не столь сильно, как несколькими минутами раньше. И вообще, чувствовала я себя на удивление легко. В танец пуститься бы не получилось, но встать и пройти до туалета — вполне. Не то чтобы мне этого хотелось прямо сейчас, но одна мысль, что я смогу это
— Агата Михайловна, — чуть поморщился Владимир Викентьевич, — сообщите в управление, что Елизавета Дмитриевна очнулась. Они просили сразу с ними связаться.
Медсестра кивнула и пошла к двери, а я с удивлением обнаружила, что юбка у форменного платья не только длинная, но наверняка еще и с подъюбником: слишком пышной она казалась, хотя само платье не производило впечатление праздничного. Но тут я сообразила, что думать мне нужно совсем не о форменной одежде в этом заведении.
— Управление? — я перевела вопросительный взгляд на целителя.
— Сыскное управление, — пояснил он. — Видите ли, Елизавета Дмитриевна, они хотели вас допросить.
— Я совершила что-то нехорошее? — испугалась я до холодной испарины, сразу представив, как меня, без признаков сознания, находят с окровавленным ножом в руке рядом с мертвым телом.
— Вы не помните? — он прищурился. — Вы, Елизавета Дмитриевна, сядьте, если уж лежать не хотите.
Я помотала головой, чувствуя там непривычную тяжесть. Кажется, раньше у меня не было столько волос. Или было? На краешек кровати я все же присела, чтобы не упасть, если слова Владимира Викентьевича окажутся слишком неожиданными.
— Я вообще не помню, что было до того, как я здесь очнулась. Совсем ничего не помню.
— Агата Михайловна сказала, что вы не помните даже своего имени.
— Не помню.
— Елизавета Дмитриевна…
— Я точно не Елизавета Дмитриевна.
Он взял меня за руку и место соединения опять осветилось зеленым. Да что за чертовщина здесь творится? Это все совершенно ненормально. Но заволноваться я не успела: пришло странное спокойствие, явно неестественного происхождения, поскольку помрачнением мозгов не сопровождалось. Наверняка Владимир Викентьевич поспособствовал. Я взглянула на него внимательнее. Обычный дедушка, ничем не примечательный. Но способности у него не обычные. Непонятные способности, пугающие.
— Пока вы не вспомнили, давайте пользоваться привычным Елизавета Дмитриевна, — миролюбиво предложил он. — Должны же мы к вам как-то обращаться?
— Вы так и не ответили, зачем я сыскному управлению. Я кого-то убила? — бухнула я, сразу желая определенности.
Врач, нет, целитель помялся, явно не горя желанием отвечать, спросил:
— Вы считаете, Елизавета Дмитриевна, что могли кого-то убить?
— Нет, — в ужасе помотала я головой. — Но я совсем ничего не помню. Ничегошеньки.
Я всхлипнула, он прикоснулся к моей руке, вздохнул. Опять зеленое свечение — и рыдать резко расхотелось.
— Вы
— Мою маму?
— Увы, ее спасти не удалось. Когда соседи вызвали полицию, она была уже окончательно мертва. — Он виновато посмотрел. — Поверьте, Елизавета Дмитриевна, если бы это было в моих силах, я бы ее спас.
Я кивнула, соглашаясь с его словами. Почему-то целителю было необычайно важно, чтобы я поверила: он сделал все, что мог. При словах о том, что моя мама умерла, в груди ничего не шелохнулось, никакого образа не появилось перед глазами. Я не помнила ее так же, как и всего остального. Возможно, потом, когда я все вспомню, осознание утраты накроет меня с головой, но сейчас это всего лишь смерть человека, которого я не знала.
— Я ее не помню. Я совсем никого не помню. И ничего. Совершенно.
— Такое бывает. — Он участливо похлопал по моей руке. — Организм сам отгораживается от шока. Возможно, для вас это и к лучшему.
— Не к лучшему. Лучше помнить все и всех, — возразила я. — Вы говорите, на меня покушались, но я не знаю ни кто, ни из-за чего.
— Здравое размышление, — мне показалось, что Владимир Викентьевич заколебался, не зная, уступить ли или это не пойдет на пользу моему состоянию. — Но вы пока слишком слабы, чтобы забивать себе голову подобным.
Возможно, он бы еще долго упорствовал, но тут в палату в сопровождении Агаты Михайловны вошел еще одни… врач? Целитель? Темноволосый, кругленький, как колобок на ножках, в халате, при взгляде на который в голову пришло выражение «чехол для танка». И пер он так же напролом, как танк. Подскочил к кровати, не здороваясь, цапнул меня за руку, которую отобрать оказалось не так просто и которую почти тут же окутало зеленое сияние, и заговорил, чуть картавя и протягивая гласные:
— Агата Михайловна говорит, здесь работа по моему профилю? Барышня, не дергайтесь, вы мешаете проводить диагностику.
— Да, по вашему, — неохотно ответил Владимир Викентьевич. — Елизавета Дмитриевна не помнит ни себя, ни окружающих. Но я не уверен, что для нее это не благо.
Они с Агатой Михайловной переглянулись этак понимающе, отчего мне еще сильнее захотелось вспомнить хоть что-то.
— Разумеется, благо, — возмутился пришедший. — Лучше помнить все, чем мучиться от незнания, не так ли, барышня?
— Конечно.
Я оживилась. Подозреваю, что профиль этого целителя — возвращать утраченные воспоминания. А это именно то, что мне сейчас жизненно необходимо. Но радовалась я ровно до того момента, как его руки засветились подозрительным фиолетовым. К зеленому я уже почти привыкла и поняла, что этот цвет несет исцеление, а вот фиолетовый — не уверена. Руку я выдернула.
— Что случилось? — удивился целитель.
— Мне не нравится цвет. Фиолетовый — слишком тревожный.
— Обычный цвет для работы с менталом. Привычные целительские сейчас бессильны. Не волнуйтесь, барышня, не наврежу и обещаю лишнего не смотреть, — он хохотнул так, что колыхнулся всем туловищем, но тут же посерьезнел и спросил: — Постойте, вы видите цвет?
— Видит, — вместо меня ответил Владимир Викентьевич. — Это тем более странно, что в ее карте указан весьма низкий уровень, только для базовых заклинаний.