Гимназистка. Под тенью белой лисы
Шрифт:
— У меня есть, — похвасталась я. — Я же не просто так скрывалась, я готовилась.
В отличие от тех, кто в это время развлекались в компании великой княжны. Служба у него, видите ли, такая. О которой в газетах пишут. Подозрительность, хоть и уменьшилась, но осталась. Я нутром чуяла: недоговаривает что-то Николай.
— Тогда вам нужно как можно скорее отнести документы. Принять вас могут хоть завтра.
— Завтра? — удивилась я. — Но обучение?.. Я же пропустила целый семестр?..
— Примут завтра, но в группу, которая только начнёт обучение осенью, — пояснил Николай. —
Просто добраться? Легко сказать. Не уверена, что Волков даст столько форы. Да и поступление защитит меня от притязаний Рысьиной, но не от него. Впрочем, от него и бабушка не торопилась защищать, а сама я пока успешно бегаю. Ещё бы успешно найти артефакт и успешно от него избавиться, благо теперь я знаю, как он выглядит.
— Что вы погрустнели? — проницательно спросил Николай.
— Размышляю, как покупать одежду, — выкрутилась я. — Вряд ли стоит идти в лавку с деньгами в зубах.
— Дурной тон, — согласился Николай, явно с трудом удерживая улыбку. — Сразу пойдут слухи, что наследница Рысьиных увлекается азартными играми. Причём не просто увлекается, а серьёзно проигрывает. Но к чему вам это? Я же говорил, что Оля такой вариант предусмотрела, поэтому у меня тут хранятся ваши вещи.
— Мои? — удивилась я. — Но откуда?
— Не совсем ваши. Те, которые прислала для вас Оля, — пояснил Николай. — Она, конечно, написала, что «всё идёт по плану» и даже подчеркнула это несколько раз, но на всякий случай прислала комплект одежды, о котором написала, что если всё пойдёт по плану, то одежда ей самой пригодится, а если нет, то возможны варианты. «Возможны варианты» Оля тоже подчеркнула три раза.
Николай невозмутимо вытащил из шкафа свёрток, довольно увесистый такой, и протянул мне.
— Мне отворачиваться?
— А почему вы сразу не сказали? — обиженно выдохнула я. — Когда я попросила вашу рубашку?
— Я решил, что она вам нужна для магического ритуала.
— Зачем бы я тогда просила вас отвернуться?
— Ритуалы бывают разные. По слухам, самые действенные те, которые проводят в голом виде, — пояснил Николай, серьёзно пояснил, но глаза его смеялись.
— И что я, по-вашему, могла проверять по рубашке? — недовольно фыркнула я.
— Например, правду ли я говорю об Ольге Александровне и не изменились ли мои чувства.
— Я это и так могу узнать. Не изменились ли ваши чувства, Николай? — немного ехидно спросила я.
— Мы, Хомяковы, так легко чувства не меняем, — гордо ответил он. — И если они появились, от нас так легко не отделаться.
— А мои чувства вам не интересны?
— Если бы они изменились, разве бы вы здесь сидели, да ещё в моей рубашке, Лиза? — спросил он. — Надеть чужую рубашку для оборотня — всё равно что признаться ему в любви.
Это было возмутительное заявление. Настолько возмутительное, что я стукнула так удачно подвернувшимся Оленькиным пакетом с моими вещами прямо по улыбающейся хомяковской физиономии. А он совершенно нагло уклонился, отобрал пакет, обнял и прошептал прямо в заострившееся от избытка чувств ухо;
— Лиза, вы, наверное,
Я повернулась ответить, что да, ужасно голодна, и неожиданно его губы встретились с моими. Наверное, воспитанная девушка бы охнула, покраснела и отпрыгнула на другой конец комнаты. Но я была совершенно невоспитанная, да и, как недавно выяснилось, уже успела сегодня признаться в любви, поэтому отворачиваться и не подумала, обвила руками его шею и поцеловала. В конце концов, имею же я право на маленькую компенсацию за все мои мытарства? Маленькую хомяковскую компенсацию?
Глава 2
Желудок предательски заурчал как раз тогда, когда Николай наконец решил вернуть себе свою рубашку. Во всяком случае она точно поползла вверх, а около кровати был такой замечательный стул, где бы она прекрасно устроилась, если уж её никто не собирался опять укладывать в шкаф. Но увы, физиология всегда что-нибудь да портит, особенно когда она столь назойливо громкая. Николай очнулся, смущённо одёрнул мою-свою рубаху и хрипло выдохнул:
— Вы же хотите есть, Лиза. Я сейчас…
— Только не говорите никому, что у вас гости, — испуганно выдохнула я уже почти ему в спину.
— Разумеется. — Он даже не обернулся, лишь застыл у двери в ожидании, не скажу ли ещё что-нибудь. — Никто не должен знать, что вы в Царсколевске. Я попрошу принести ужин сюда.
Он вышел, а меня сразу накрыло осознание того, что чуть не случилось. Нет, чужие рубашки — зло, особенно когда под ними ничего нет, зато рядом тот, в чьём присутствии голова перестаёт работать должным образом. Оленькин пакет я дербанила с такой скоростью, словно от этого зависела моя жизнь, и клочки бумаги летели по всей комнате. Хорошо, что подруга предусмотрела всё — от нижнего белья до скромного, но аккуратного тулупчика на меху, подозрительно напоминавшем коврик у моей кровати в доме Звягинцева. Но тёплая одежда мне пока не нужна, поскольку в комнате и так было отнюдь не прохладно, а теперь, когда мои щёки пылали, здесь казалось совершенно жарко. Единственно, что с ботиночками подруга промахнулась — были они мне самую малость великоваты, но если напихать в носок уже столь удачно порванной бумаги, нога переставала ездить и устраивалась даже с некоторым удобством.
Торопилась я напрасно. Николай дал мне время не только одеться, но и прийти в себя. Я даже по рубахе его успела пройтись очищающим плетением, которое вдобавок ещё и убрало мой запах. Когда под дверью послышались голоса, осталось только набросить на себя отвод глаз и взять в руки демаскирующий меня тулупчик. Про порванную обёртку я совершенно забыла.
— Ох и набросали вы бумаги, Николай Петрович, — неодобрительно сказала вошедшая женщина в строгом чёрном платье. Тем не менее мне она сразу понравилась. И не потому, что уже вышла из возраста, когда привлекают кавалеров, а потому, что держала поднос с хомяковским ужином, от одного взгляда на который желудок устроил настоящий скандал, с руладами и подвываниями. Хорошо хоть полог не пропускал звуки. Не то чтобы я стеснялась этой дамы, но перед Николаем точно было бы неудобно. — Аккуратнее надо быть. Чай, за дополнительную уборку вы не доплачиваете.