Гимназистка. Под тенью белой лисы
Шрифт:
Она замялась, не желая говорить плохо о лечебницах своего клана, но и не находя хороших слов для них.
— Оставляют желать лучшего? — предположила я. — Но почему? Я слышала, что соболевские артефакты очень ценятся.
— Не соболевские, горностаевские. Да, Соболевы наследовали Горностаевым, но ряд технологий к ним не перешли. К тому же… — она немного помялась, видимо, не считая корректным сообщать такие подробности. — К тому же даже те артефакты, что есть, зачастую не используются.
— Почему? Умений персонала не хватает?
—
— Потому что энергозатратно?
— Потому что они могут сломаться, — явно кого-то передразнивая, ответила Анна. — А если сломаются, то в лечебнице этого артефакта уже не будет, понимаешь?
— Не понимаю. Зачем они нужны, если ими не пользоваться?
— Вот-вот, — кивнула Анна. — Я тоже не понимаю, а вот Соня — и понимает, и поддерживает мамину политику. С одной стороны, она помогает комплектовать лечебницы нужными артефактами, а с другой — требует, чтобы те лежали в сейфах во избежание порчи. Если она при проверке обнаруживает, что подаренным артефактом пользовались, устраивает такой скандал, что главный целитель лечебницы зарекается трогать артефакты вообще.
— Но это уже не благотворительность…
— Вот-вот, видимость одна, — вздохнула Анна, бросила взгляд на часы и всполошилась: — Ой, мне пора, а то на занятия опоздаю.
— Заходи, если будешь пробегать мимо, — предложила я.
— И ты заходи. Сейчас я адрес запишу.
— У меня такие сложные отношения с Рысьиными, что, боюсь, если выйду из университета, назад могу не зайти, — фыркнула я. — Так что только вы к нам.
По лицу Анны было видно, что ей ужасно хочется узнать, что у меня за сложности, но время её поджимало, поэтому она торопливо попрощалась и убежала, пообещав зайти если не ко мне, то в лабораторию папы точно.
А Мефодий Всеславович, напротив, проявился.
— Опять вы во что-то влезли, Елизавета Дмитриевна, — он даже не спрашивал, а утверждал. — Очень уж вы взбудоражены.
— В моём положении ровно не сидится, — согласилась я. — Я знаю, где артефакт. Только как его достать, понятия не имею. Нужны записи деда, а они пропали.
— А без них никак? — деловито уточнил Мефодий Всеславович.
— Без них никак. Там утерянная методика.
— Добро. Поспрошаю местных домовых. Может, знают что.
Он исчез так же быстро, как и появился, а я отправилась в лабораторию. Покушение покушением, а от работы меня никто не освобождал.
К этому времени Тимофеев тоже успел отобедать и успокоиться, поэтому находился в умиротворённом состоянии. Или, как вариант, настроение ему улучшил тот факт, что своего аспиранта он увидит ещё нескоро. То, что Соколова до сих пор не отпустили, говорило о том, что в версию шутки правоохранительные органы не поверили или это была шутка, за которую положен срок.
Несмотря на уверения Тимофеева, что я ему буду после обеда очень нужна, он прекрасно обходился без моей помощи, что-то себя мурлыкая под нос и отвлекая меня от чтения. Теперь я прицельно изучала книгу деда, рассчитывая там найти хотя бы намёк на способ извлечения запиханного в меня артефакта. Но отвлекало не только пение Тимофеева, невольно думалось и о том, выполнит ли Львов мою просьбу и если выполнит, то как скоро я увижу Николая. Постоянно маячащая рядом с моим хомяком Ольга Александровна злила меня даже на расстоянии.
Подумалось, что зря я не уточнила у Анны, насколько сильно влияние монархической семьи на внутриклановые дела. Но настроения мне это не испортило. Мне даже петь захотелось почти как Тимофееву, но я себе воли не дала. Петь нам точно хотелось разное, а мешать хорошему настроению начальника — плохая затея. Как бы не пришлось мне после наезда Львовых на Рысьину переселяться опять в казённое жильё. Тогда деньги с этой работы окажутся весьма кстати. И это ещё не считая опыта, который я тут приобретаю. Кстати, об опыте…
— Филипп Георгиевич, может, вам нужно помочь?
Он замер и посмотрел так, словно напрочь забыл о моём присутствии. Но благодушие тут же вернулось на его физиономию, он небрежно махнул рукой в мою сторону, чуть не свалив со стола держатель с пробиркой, поймал его в последний момент и невозмутимо сказал:
— Спасибо, Елизавета Дмитриевна, пока не надо. Потом что-нибудь сделаете. Читайте пока.
В результате я просидела над книгой до вечера. Правда, безрезультатно: никаких указаний не нашла. Признаться, в глубине души рассчитывала, что именно родственная кровь позволит углядеть нечто, недоступное другим. Не зря же говорят, что кровь не вода? Оставалось надеяться, что она проявит себя по-другому, поскольку в этом вопросе от неё прока не было.
Мой уход Тимофеев отметил лишь лёгким кивком, не отрываясь от замеров. Мне ужасно хотелось расспросить, что он делает, но поскольку он поместил один артефакт в другой, от которого почти не отрывал взгляда, даже строчил почти на ощупь на листе какие-то цифры и символы, было понятно, что проявление научного интереса сейчас неуместно. Но если бы не занятия, я бы осталась и непременно расспросила по окончании опыта, что он делает, потому что второй артефакт явно представлял из себя нечто для первичного испытания целительских.
В этот раз на занятиях Полины Аркадьевны не было. Сомневаюсь, что до неё удалось донести их бессмысленность, скорее, она уверилась, что сам факт оплаты даст ей вскоре вожделенную магию. Или решила, что с её талантами ничего страшного не случится, пропусти она одно занятие или даже больше. В любом случае её отсутствие никого не обеспокоило и отзанимались мы, спокойно отрабатывая указанные техники. А то, что преподаватель пару раз вздрогнул при звуках открывающейся двери, так у каждой профессии свои риски.