Гимназистка. Под тенью белой лисы
Шрифт:
Плетение от прослушивания я развеяла и попросила Полину накрыть ещё и на гостя. Звягинцев опять было запротестовал, но я сказала, что без обеда он от меня всё равно не уйдёт, да и нельзя вести серьёзные разговоры на пустой желудок, так что пришлось ему смириться и усесться за стол.
— Так зачем вы просили меня приехать, Елизавета Дмитриевна? — спросил он, уже взявшись за ложку.
Полина, застывшая у стола, аж подалась ко мне, словно хотела спросить то же самое, но воспитание не позволяло. Хотя
— Полина, вы можете идти, — намекнула я. — Дальше мы справимся сами.
— Но моя обязанность…
— Если что-то понадобится, мы вас позовём, — оборвала я её.
Полина обиженно поджала губы и вышла. Но далеко не ушла: мне не надо было даже включать частичную трансформацию, чтобы чувствовать, что она стоит за неплотно закрытой дверью и ловит каждый звук в этой комнате. Полог тишины я выплетала даже с некоторым злорадством, представляя, как она отчитывается Рысьиной: «Промолчали весь обед, как есть промолчали» и смотрит хозяйке преданно в глаза, а та вовсю бесится.
— Смотрю, обложили вас со всех сторон, Елизавета Дмитриевна, — заметил Звягинцев. — Фаина Алексеевна без присмотра не оставляет.
— Это вы ещё про Волкова не знаете, — хмуро ответила я. — Он тоже пытается загнать в угол.
— И как? Удаётся? — заинтересовался целитель, не сводя с меня взгляда и одновременно пытаясь отдать должное Полининому супу. — Насколько мне помнится, Фаина Алексеевна выдала ему карт-бланш в отношении вас и обратно не отзывала. Правда, она со мной особенно не откровенничает…
— Некоторых успехов Волков достиг, — неохотно признала я. — Но рыси манёвреннее. Даже ваша любимая Фаина Алексеевна гордо заявляет, что что-то там пообещала Волкову, лишь когда было неизвестно, где я, а сейчас между ними договорённостей нет.
— Вы в это верите, Елизавета Дмитриевна? — приподнял брови Звягинцев.
— Вне зависимости от того, верю я или нет, Владимир Викентьевич, Фаина Алексеевна всегда будет говорить так, как ей выгодно. И поступать так же. Но верить ей — себя не уважать.
— Именно, — кивнул целитель.
Грустно так кивнул, опустил глаза в тарелку и начал усиленно дегустировать суп. Суп действительно был вкусным, я даже пожалела, что Мефодию Всеславовичу не достанется. Пусть тот постоянно твердил, что человеческая еда ему не очень-то и нужна, но хорошо поесть любил. И надо признать, это шло ему на пользу: за последнее время домовой не то чтобы округлился, но выглядел довольно плотным и уверенным в своих силах. Судя по всему, у местных домовых он был отнюдь не на побегушках, а в самом настоящем авторитете. И сейчас, возможно, он не показывался не потому, что не хотел, чтобы его видел мой гость, а потому что попросту отсутствовал в доме.
— Так о чём вы хотели со мной проконсультироваться, Елизавета Дмитриевна?
Дверь едва заметно качнулась, и я не выдержала: встала и выразительно её захлопнула. Слышать Полина всё равно ничего не слышала, но разрешать подглядывать ей тоже нельзя: мало ли что углядит.
— Мне нужна библиотека моего деда, Станислава Андреевича Седых, — безо всяких экивоков сообщила я. — Я уверена, что она у вас, Владимир Викентьевич.
Звягинцев разом потерял аппетит, отложил ложку и прокашлялся.
— Откуда такая уверенность, Елизавета Дмитриевна?
— Записки Седых не могли исчезнуть бесследно, — пожала я плечами. — Вы были дружны, и вы логично посчитали, что его дочери бумаги Станислава Андреевича не нужны. В лучшем случае она бы их отправила в чулан, в худшем — старьёвщику или на растопку. Поэтому оставили их у себя, чтобы сберечь. Разве я неправа?
Я по максимуму смягчила свои слова и не обвинила целителя в присвоении чужих записей. В конце концов, я была уверена, что он действовал из лучших побуждений и уж точно не собирался присвоить себе чужие труды.
— Правы, Елизавета Дмитриевна, — вздохнул он. — Ольга Станиславовна не смогла бы понять важности исследований собственного отца и по причине слабого уровня магии, и по причине общей ограниченности. Но вы-то почему решили, что сможете разобраться? Ваше стремление выучиться на целителя похвально, но ваш нынешний уровень, уж простите, Елизавета Дмитриевна, это даже не уровень студента-первокурсника. Вы не подумайте, что я вас хочу оскорбить, но Станислав Андреевич вёл серьёзные исследования, для понимания которых нужны определённые знания.
— А для повторения его методики? Обычного механического повторения? — спросила я. — Меня интересует конкретная методика по вживлению артефактов.
— А для повторения, Елизавета Дмитриевна, — с видимым раздражением ответил Звягинцев, — нужен уровень не менее 350 единиц. Ваш дед был уникальным специалистом. Многое, что ему было доступно, не повторит более слабый или хуже подготовленный целитель, понимаете? По большому счёту эти записи бесполезны для большинства одарённых.
— Потому что не могут быть ими использованы, так, Владимир Викентьевич?
— Именно, Елизавета Дмитриевна. А в некоторых руках они ещё могут быть и опасны.
Он сурово на меня посмотрел, вздёрнув голову так, что острый клин бородки направился на меня, как оружие нападения. Да, он признал, что искомые бумаги у него, но не считал себя ни виноватым, ни обязанным вернуть чужое. Наверное, за это время сроднился с библиотекой моего деда и начал считать её своей.
— Но это, в некотором роде, моё наследство, — напомнила я. — Наследство, которое я смогу использовать, если не сразу, так после обучения точно.