Гиперборея
Шрифт:
— Что-то я об этом слышала. Но Хамсин ведь, кажется, погиб?
— Не навсегда. Саргон уверен, что он может возродиться в любой момент.
— И тогда тебе придется опасаться?
— Я не боюсь его. Не такой уж он был и безжалостный, как хотел казаться.
— Но он слишком ненавидел людей.
— Это правда…
Мы немного помолчали, чтоб послушать милое журчанье лесного ручья. Я отвыкла от таких звуков, потому что в горах ручьи не журчат, а клокочут.
— Как он? — нарушила я молчанье.
— Гавр? — со значением переспросила Ладо. — Сама
— Говорят, он изменился?
Ладо вздохнула:
— Я знаю его уже очень давно. Он менялся за свою жизнь тысячи раз. Разным был: деспотичным и милосердным, непокорным Лютому Князю и послушным его слугой. Но знаешь, таким я его никогда не видела. Бенши его словно подменили.
— Что же с ним не так?
— Ты не поверишь, но мне кажется, что он стал больше походить на человека.
— На человека?
— Он стал так же непредсказуем.
Я собиралась расспросить об этом подробней, но к нам вдруг подскочил Тэйу. Чертенок проснулся и решил осмотреть окрестности. В Медных горах ведь не было ничего подобного: ни такой густой растительности, ни высоких деревьев, ни тихих ручьев, в которых так важно и неторопливо плавала рыба.
— Это сын Ундиона?
— Похож?
— Как будто есть немного.
— Его мать — моя лучшая подруга. Мы вместе выбирались из лабиринта.
— А это что за блоха? — насмешливо осведомилась Ладо о Бесе, который нехотя ковылял вслед за своим воспитанником.
— Это кара на мою голову. Прислан дедом Тэйу, для его придворного образования.
— А где же родители малыша?
— Они застряли в Гиперборее. Поэтому я туда и направляюсь.
— Так ты только за этим появилась у нас?
— Только за этим…
Ладо снисходительно взирала на то, как Тэйу резвится и пачкается в ручье. Она вообще была равнодушна к деткам и их шалостям. Ее собственный шалопут, будучи и младенцем, и взрослым одновременно, был единственным, о ком она заботилась. Бес недовольно бухтел и ворчал о том, что не пристало, мол, будущему придворному возиться в воде и грязи и ловить рыбу руками. Однако он не забыл и о галантности. Но только он состроил нужную гримаску для того чтоб сказать Ладо что-нибудь лестное, как вдруг совершенно неожиданно был сброшен чертенком прямо в ручей.
— Мадам! — услышала я его жалобное кудахтанье. — Спасите меня, мадам! Я не умею плавать!
— Ты не утонешь здесь, Бес! — успокоила я его и не смогла удержаться от смеха, глядя на его беспомощное барахтанье. — Только распугаешь всю рыбу!
Все-таки мне пришлось выволакивать несчастного, иначе бы Тэйу свалился вместе с ним. Бес был для него еще тяжел. Выбравшись на берег, наш воспитатель, словно кошка отряхнулся, вылил из чалмы лишнюю воду и тут же принялся читать гневные наставления умиравшему от смеха мальчишке. Мокрый, взъерошенный, облепленный водорослями и читающий при этом нотации, он выглядел уморительно.
— Так ты говоришь, кара? А по-моему, с ним не соскучишься! — проговорила Ладо сквозь смех.
— Это единственный положительный момент в его воспитании, — сказала я, устав смеяться. Ладо тоже посерьезнела.
— А ты не думаешь о том, чтоб родить своего ребенка? — спросила она вдруг.
— Ты же знаешь, что у нас людей дети из воздуха не берутся, — растерянно оглянувшись, ответила я. Ее вопрос застал меня врасплох.
— Да, знаю, — с лукавством отозвалась богиня любви.
— А тот единственный, от которого я хотела бы иметь ребенка, как и все титаны бесплоден.
— Это я тоже знаю, Бет. Но у тебя в наместничестве столько людей, и большая часть из них, на сколько мне известно, — мужчины.
— Ладо! Ты в своем уме?!! Я же наместница!
— Ну, и что!
— Да я на всех этих мужчин, иначе как на подданных и смотреть не могу!
— Так у тебя нет любовника?
— Конечно, нет! — шикнула я на нее и обернулась на Сиби и Камира, потому что Тэйу и Бес были слишком заняты, чтоб прислушиваться к нашему разговору. — Говори потише!
— Любовника надо завести! — изрекла она назидательно. — Это полезно для здоровья.
Я попыталась что-нибудь сочинить в ответ, но, к счастью, не успела. В лесу послышался хруст веток и грузный топот: кто-то большой быстро приближался к нам. И я уже догадывалась, кто. Из кустов вынырнул Бобровник и кинулся к нам.
— Я услышал, что ты в моем лесу и тут же бросился на встречу! — вскричал он, одним махом перепрыгнув через ручей. — Хотел первым с тобой поздороваться!
— Ты не успел! Первой была я! — озорно пропела Ладо.
— Вижу, — с досадой молвил леший.
— Я очень рада видеть тебя снова, — искренне призналась я, широко размахиваясь, чтоб обнять его радостно-объемистое туловище. — И рада снова быть в Дремучем Мире.
— И я как рад! — воскликнул мэр Дремучего Леса и тут же спросил по-хозяйски, видимо на всякий случай:-Ты ведь больше не станешь портить мои посадки?
— Ах, Бобровник! Кто старое помянет, тому знаешь что? — смеясь, поинтересовалась я.
— Знаю!
Матушка тоже выбежала нас встречать. Вскоре мы заметили ее прыткую фигуру в ельнике. Всей пестрой толпой отправились мы к ее избушке, чтоб отдохнуть и переговорить. А переговорить было о чем. Я собиралась выспросить Матушку, которой доверяла больше, чем Бобровнику или Ладо, о настроениях, царивших в Дремучем Мире, а главное — в замке Гавра. Я ожидала услышать все что угодно, но такое!
— Собирается уходить в мир людей?!! Навсегда?!! Ты ничего не напутала, Матушка?
— Ничего я не напутала. Об этом знают все в Дремучем мире.
— Но зачем?!!
— Кто его знает? Я же говорила, в последнее время он изменился. Совсем стал другой. Таким я его не помню с тех пор, как сама появилась в Дремучем Мире. Он не хочет больше быть бессмертным. Вот что.
— А что говорят в его окружении? Ты Евстантигму не расспрашивала?
— Он мне и рассказал обо всем. Он один только и живет теперь при дворе.