Гиперпанк Безза… Книга третья
Шрифт:
– И что тебя так озадачило, что ты начал задаваться такими вопросами? – спрашивает Пруф.
А вот ответ на его вопрос очевиден. – Привиделось мне. – Говорит Умник.
– Это когда? – задаётся интересной направленностью вопросом Пруф.
А Умник только собрался было ему ответить, как вдруг замер в одном положении с отвисшей челюстью, глядя на … А Пруф, не дожидаясь прояснения этого момента со стороны Умника, – это сейчас бесполезно, как он почему-то в этом сильно уверен, – оборачивается по направлению взгляда Умника, и ничего там для себя неожиданного не видит. Там, а если точнее, за одним из столиком на другой стороне зала, сидит эффектная блондинка наедине с самой собой и со своими многочисленными подписчиками из соцсетей, – они всегда рядом и находятся на прямой с ней связи через всегда при себе смартфон, – без которых ни одна себя уважающая современница чувствовать себя востребованной и актуальной не может.
И она, чтобы быть в теме того, что и в этой реальности имеет место быть, скучающим и как её всё утомило, отчасти критически и отчасти недовольно поглядывает вокруг себя сквозь свои густые ресницы, заснеженные специальными средствами по наведению изящества и форм красоты. Где она некоторое время назад, где-то секунд эдак с двадцать, и обнаружила для себя не столь скушный объект для своего внимания, показавшийся ей всё-таки в меру заслуживающим её внимания. И как можно догадаться, как так догадался Пруф, то этим объектом её внимания оказался Умник.
Ну а так как для этой современницы мир вокруг неё – это она, как центр солнечной системы вселенной, а все вокруг по своим орбитам вращаются, крутятся вокруг неё и она весь мир своим цветом освещает, то она не может пройти мимо и не зажечь в сердце того хмурого незнакомца огонёк света. А как это сделать, то это легче лёгкого. Нужно лишь ему подмигнуть и улыбнуться. Что она и проделала, вогнав Умника в этот умственный ступор, видимо всё-таки слегка переусердствовав. Вот такие на этот счёт возникли мысли у Пруфа.
Что же на самом деле произошло, вызвав в Умнике всё это оцепенение, то это начинается выяснятся постепенно, когда Умник, продолжая находиться во всё том же положении, задался вопросом к Пруфу. – Ты видел?
Ну а так как этот вопрос Умника сообразуется с догадками Пруфа, то он, конечно, всё видел из того, на что указывал Умник. И у него на этот счёт есть свои замечания. Но сначала вопрос. – И что?
– Она мне, кажется, привиделась. – Говорит Умник.
– Это когда? – спрашивает Пруф.
– Когда девушка-сан нажимала на точки на моей руке. – Отвечает Умник.
– Ну, как я понимаю, то она уже была здесь, и может ты её и спроецировал в свою фантазию. – Вот вечно Пруф всё испортит своими версиями отрицания допустимого к этой реальности.
– Может итак. – С сомнением сказал Умник, придерживая при себе доказательный аргумент о том, а почему она тогда мне подмигнула. А придержал он его потому, что прекрасно знал, что Пруф обязательно найдёт какую-нибудь приземлённую версию объяснения этого подмигивания ему незнакомки, которая таким образом не дала ему понять, что между ними есть своя связь, а просто эта блондинка из тех стерв, кому нравится выводить простодушных людей из себя вот такими загадками в том числе.
– Она не настоящая. – Делает интересное замечание Пруф, кивая в сторону блондинки. Чем заставляет обернуться в его сторону Умника. С вниманием посмотревшего на Пруфа и спросившего. – Что это значит?
– А это разве по ней не видно. – Говорит Пруф, переводя взгляд Умника обратно на блондинку, на которую он начинает смотреть уже не под углом нравится она мне просто, без всяких там подробностей, а он начинает её анализировать на предмет того, что о ней предположил Пруф.
И что же за сволочь всё-таки Пруф, в одно критическое слово сумевший разрушить эту картинку красоты притягивающей непосредственности блондинки, если смотреть на неё невооружённым взглядом человека без вопросов к реальности и людям, с беспечным мировоззрением и кому вся эта информационная политика до одного места. И теперь Умник, под давлением расчёта и рационализма, а так-то цинизма Пруфа, растеряв в себе всё своё простодушие и доверчивость к тому что есть и так представляется, поделив общую картинку внешнего вида блондинки на свои подчасти, начал замечать из чего она состоит и создана, как оказывается не всегда и во всех частях себя с помощью природного инструмента создателя. А в ней было много чего, что создавалось и поправлялось с помощью искусства специалистов по красоте и культуре.
В чём нет ничего плохого и осуждаемого для человека, не отравленного рациональными взглядами Пруфа, – красота стремится к совершенству и большей красоте, – но в Умнике уже посеяно Пруфом зерно сомнений, и он видит в блондинке всю эту искусственность в гипертрофированных размерах. Где те же её губы так выдающе напускные на себя и раздутые не от одной только досады на своё постоянное недовольство собой и своим внешним видом (всякая красота требует жертв, вот все и красавицы страдают оттого, что их всегда что-то не удовлетворяет в своём внешнем виде; это такой их крест), есть не только плод вмешательства в её физику тела пластических хирургов, а здесь не обошлось без вмешательства её чрезмерно на себе зацикленного снобистского характера, для которого всего мало и она смотрит на окружающий мир, проговаривая через надутую губу.
И такое в ней присутствует во многих частях внешнего выражения себя, которые находятся на переднем крае внимания.
– Но она хоть реальная? – повернувшись к Пруфу, спрашивает Умник.
– Более чем. – Насмешливо отвечает Пруф.
– И на чём основываются эти твои выводы? – всё спрашивает Умник, явно испытывающий недовольство в сторону Пруфа.
– Всё очень просто. – Говорит Пруф. – Реальность всегда есть смесь искусственного, дел рук человека и природы. И если всё это присутствует в объекте нашего наблюдения, то это самый верный маркер по определению предмета нашего изучения, как реального.
Умник ничего сразу не сказал, ещё раз бросив взгляд на блондинку. После чего только он внёс свою поправку в сказанное Пруфом. – То, что в человеке сейчас столько искусственного, как часть его, это больше реальность нашего времени, а не его. И меня не устраивает такая реальность.
– Защищаешь человека. – Усмехается в ответ Пруф. – А он того достоин? – задаётся риторическим вопросом Пруф и дальше уже спрашивает Умника. – А какая реальность тебя устраивает? – И как будто специально в этот момент открываются входные двери, не надо и не будем забывать, находящиеся в буквальной близости от их столика и оттого так своим открытием сильно влияющих на происходящее за их столиком, – без сквозняка, сбивающего причёски, каждое открытие не обходится, – и на пороге показывается вон какая представительница реальности, что Умник, сидящий лицом к дверям, обо всём забывает и начинает не сводить своего взгляда с вошедшей современницы.
А почему она так сбила его со всякой мысли и теперь всем собой его в её сторону обратила, то тут сошлось одновременно множество факторов, где одним из самых главных был такой – она представляла из себя именно ту реальность для Умника, которая скажем так, его устраивала и о которой он было сейчас хотел рассказать Пруфу. Вот Умник и оцепенел душевно, увидев так близко от себя и буквально в тот момент, когда об этом хотел сказать ту, кто олицетворяет для него все его душевные и сердечные порывы (человек ведь через частность познаёт мир и обретает в нём для себя счастье).