Гиперпанк Безза… Книга третья
Шрифт:
Правда, Умник по выходу из себя во вне себя в окружающую реальность, не стал объективничать и анализировать мир вокруг себя, а он, как человек целеустремлённый, не без эгоистичной экзотики в себе, сперва обратился со всем вниманием к самому себе. И такой его подход к изучению неизвестного и незнакомого вполне возможно места своего нахождения, сразу указывает на умение Умника рационально мыслить. Ведь человек мера всему, и Умник правильно и очень верно поступил, решив для начала проверить исправность и надёжность работы измерительного инструмента, в данном случае себя. А уж только после этого можно приступать к изучению представшей перед ним реальности.
И как прям немедленно Умником выясняется, глядя на себя со стороны себя, то в нём столько всего сейчас наверчено, накручено и от прежнего порядка разумности не осталась ни следа, что он и понять
А сейчас, что за херня такая, как-то раз, когда он был не в себе, взяло и получилось. А из всего этого Умник теперь сильно и по болевым продолжающим ощущениям в ногах догадался, что стало основной причиной вот такого его болевого беспокойства в ногах: Да он на хрен на шпагате сидит!
А так как он пока что не знает и не может понять, как из этого, пожалуй, странного и затруднительного очень положения выбраться, и он так же не может никак развернуться, упираясь руками перед собой об пол, то ему начинают в голову лезть разного рода не просто глупости, а мысли сейчас не к месту и не ко времени. Хотя некоторые из них вносят свою интригу для Умника.
– Я когда был в отключке, – вот такое вдруг рассудилось и надумалось Умнику, – то в меня поселился дух какого-нибудь йога Патанджали («А это ещё откуда во мне?! От Патанджали). И он то меня и вытянул в этот шпагат. А так бы я никогда не смог добиться от себя такой пластичности. – Надо отдать должное уму Умника, эта его версия объяснения с ним случившегося, была вполне себе логична. Вот только Умник сам по себе не логичен, и у него тут же возникли придирчивые вопросы к этой версии.
– Если так, то получается, что стоит тебе только вообразить себя тем же Брюс ли, – ты с помощью медитаций и крепкого желания впустишь в себя его дух, – то ты в раз будешь знать кун-фу. – Вот так сам себя опровергает Умник.
– Вполне может быть. – Всё же Умник упёртый тип, раз он продолжает настаивать на прежней версии объяснения этого своего необычного положения в пространстве. – Не попробовав, не узнаешь. – Как бы ставит жирную точку в этом споре Умник. Но куда там, когда его оппонент, он сам, не менее упёртый тип.
– А ты прямо сейчас верни в себя дух того йога, кто тебя так согнул. И пусть он тебя обратно разогнёт. И если всё так, то тогда я сочту всё тобой сказанное за правду. – Что и говорить, а ловок оппонент Умника, так умело его поставив в тупик.
– Всему своё время. – Огрызается Умник. – Сперва надо понять, где я оказался. – А вот с этим не поспоришь. И Умник отрывается взглядом от своих задереневших в шпагате ног, – да они на хрен уже затекли, – и подняв голову от пола, начинает смотреть перед собой. Но так как на пути его взгляда встала его чёлка, сползшая на глаза и своей потливой мокротой создавшая предпосылки к её налипанию на глаза, то Умнику пришлось сперва оторвать руку от пола и убрать с глаза чёлку. А как только чёлка была убрана, то перед Умником и открылась удивительная картина, вызвавшая в нём непроизвольный окрик: «Япона ж мать!».
Что в тот же момент вызвало в нём удивительную реакцию, – да откуда во мне все эти выражения берутся?! – себя вопросил Умник, а вот со стороны какой-то тётки стоящей спиной к нему у стены напротив, этого помещения типа кухни, реакция на его вот такую не сдержанность последовала с некоторой задержкой на её поворот в сторону Умника, и для начала она хочет для себя уяснить, с какой стати Умник себя такое словесное безобразие позволяет и кто его таким образом себя вести надоумил.
И эта, скажем более демократично и воспитано, женщина неизвестного возраста, о котором можно только догадываться, а с точностью до года говорить о нём не будет прилично, а делать в уме догадки, исходя из вот таких этих подсказок, что эта женщина уже не та, что была прежде, и даже далеко не та, то это оставим на совести тех учёных, для кого не существует этики и нравственности, а им подавай одни лишь голые факты, со всеми вот такими подробностями в своём внешнем виде, на которые не считают нужным закрыть глаза все эти люди от науки, плюс она в одну экзотическую сторону своего характера была повёрнута – она добрейшей комплекции тётка, и в глазах прищурена (и это не только потому, что ей интересно в край смотреть на Умника и хотца знать, что он там ещё задумал), со всем этим удовлетворением в себе и желанием заодно ж выяснить, что это ещё за разговоры тут начались без на то её разрешения, посмотрела со вздохом на Умника, да и обратилась с этим в себе вопрошанием к одному из тут же присутствующих мальцов очень странного образа, – это были прямо юнцы школьного возраста, если они ещё знают, что такое школа в прямом её понимании, которые от всех своих ровесников отличались ярко выраженной целеустремлённостью ко всему, а сейчас к серебренной ложке в своих руках, с которой они не сводили своего взгляда, где последним штрихов подчёркивающих их самобытность была их буквальная голытьба на голове (одеты они тоже были не так уж, в какие-то тряпки), – сидящих на высоких табуретах по обе от неё стороны.
– Вы это видели? – как бы в сердцах спрашивает одного из мальцов эта женщина экзотического для Умника вида и характера (а так-то он может быть для неё экзотичен, если в этих местах такая как она есть обычность).
А мальцы, если быть поверхностно к ним внимательным, как Умник, то чисто визуально не должны ничего видеть. Но как понимает опять же Умник, то так поверхностно здесь вообще не мыслят и не рассуждают. И тогда, пожалуй, эти мальцы не только его видели, а они на его счёт уже сделали все возможные наглядные наблюдения и выводы. Которые ничего хорошего не несут Умнику, как ещё он почему-то думает. Хотя почему? А на это есть свои причины и объяснения типа таких. Когда человек для себя оказывается неожиданно и вдруг в неизвестном пространстве и помещении, то одно уже это настраивает его на подозрения в сторону тех людей, кто его здесь встретил, а вначале значит так неудобно его поместил на шпагат.
А вот и ответ на загадку его помещения на шпагат. Хозяева этого бандитского пристанища (а какого ещё!), а точнее будет, вот эта япона-мама, раз она так выглядит в своём прищуре на него и в халате с драконами, те ещё жмоты и сквалыги. И они лучше тебя завяжут в какой-нибудь замысловатый морской узел или как сейчас, посадят на без выхода из него шпагат, чем потратятся на наручники или на ту же верёвку, чтобы связать заложнику руки.
Вот до чего может дойти человек и сейчас дошёл Умник, если его оставить в полном неведении происходящего с ним и вокруг, и не объяснить ему, что с ним дальше будет и на что рассчитывают в его случае его похитители. А так бы его похитители, будучи людьми образованными и эрудированными, сразу ему пояснили, что тут да как, – мы тебя прибьём немножко для начала, чтобы вызвать страдание, боль и желание сострадать в глазах твоих родственников, а если они затем окажутся к тебе черствы, равнодушны и скупы, как последние сволочи, то уж не обессудь за то, что мы тебя до смерти прибьём, всё-таки ты сам виноват в том, что выбрал для себя вот таких скупых родственников, – и Умник с лёгкой душой сейчас бы пребывал и не мучался неизвестностью, зная, что его впереди ждёт, и пальцы ему хотят отрезать не из-за изуверских соображений, а люди на всё это дело смотрят с рациональных и трезвых позиций.
И Умник, будучи в курсе всего того, что его впереди ждёт ещё как заранее чем его похитители, – не повезло мне точно со своими близкими родственниками, сволочь мой дядя олигарх, он быстрее удавится, чем за меня хоть копейку заплатит, – естественно, попытается взять сложившуюся ситуацию в собственные руки и попытаться вырвать плоскогубцы у подручного японы-мамы, чтобы с помощью их вывести из строя подручного японы-мамы, а затем и саму япону-маму. Что будет куда сложнее сделать, учитывая хотя бы то, что боль в затёкших ногах Умника вновь ему отдалась и он был вынужден перестать себя тешить всеми этими, не имеющими ничего близкого с реальностью фантазиями. Хотя то, что он так размашисто зафиксирован на грязном и притом бетонном полу, говорит о том, что от фантазии до реальности один шаг.
Но сейчас и в самом деле не до всего этого, когда между японой-мамой и мальцами завёлся свой загадочный разговор.
Правда сперва эти мальцы с ложками в руках, как в одном фильме, как ещё и сразу подумал Умник, как только их увидел и в его памяти всплыла точно такая же картинка (а всё это им вообще удивительно объяснялось: «И то действие с «дипломатом», точно так же картинно выглядело. Вот только из какого фильма, не помню»), начали постепенно выправлять свои взгляды, отрывая своё наблюдение за своим отображением на зеркальной поверхности ложек, – а на какой чёрт ещё они туда смотрят, не вертеть же или сгибать их в самом деле хотят, – очень разумно мыслит Умник, – и обращая свои пустые взгляды в сторону Умника.