Гипноз и жизнь доктора Бердс
Шрифт:
– Почему ты со мной разговариваешь на «ты»?!
– А ты первая начала.
– Мне можно, я старше.
– Подтверди документально, что старшим можно на «ты», а младшим нельзя.
– Это безобразие, да как ты можешь!
– Я еще не то могу. Могу, например, сказать, что 90% медработников диспансера Вас, Мария Ивановна, считают, мягко говоря, не очень хорошим врачом, а некоторые говорят, что Вы просто дура-с. И я с ними вполне согласна-с.
В пятницу во второй половине дня кабинет главного врача был полностью готов для моей гражданской казни. Три… женщины обложились уликами и учили речь. Дверь захлопнулась за последним опоздавшим, и главный огласил повестку дня. Коротко сказали о политике, ремонте, недостающих медикаментах и, наконец, перешли к основному вопросу. Заведующая начала издалека: открывается, мол, психотерапевтическое отделение, она нашла трех специалистов, молодых, но перспективных. К сожалению, они не смогли придти сюда: один задерживается, другой уже ушел, а третий не вышел на работу. Но она глубоко убеждена, что все это по уважительным причинам, и в следующий раз они обязательно хотя бы предупредят. Вторая из Трех… перехватила за рукав ее выступление: «У нас прошла проверка врачей, и результаты получились самые мрачные…» Далее шли лирические отступления о том, как они разочаровались, и фразеологические обороты в мой адрес. Минут десять ее речь плавно витала по комнате, кто-то даже всхрапнул. На этом главный врач встрепенулся, вышел из нирваны и решил заслушать обвиняемого, то есть меня: что я хочу сказать по этому поводу.
– А что здесь неясного, Николай Николаевич? Трое Ваших заместителей задумали любыми силами запретить мне заниматься психотерапией. Почему – не знаю, может, трех перспективных ребят пристроить некуда.
Поднялся переполох. Главный орал, что у меня не та поза, какую бы он предпочел, и отмахивался от Трех… женщин. Три… наперебой трясли аргументами. Заместительница неистово вопила, что у меня нет паспорта участка. Заведующая всем пыталась показать мой черновик (который свистнула из моей записной книжки) и заливалась воплем: «Она лечит псориаз!!!» Бригадирша – свое: «Она забирает себе чужих больных, а на свой участок не выходит!» Я почти в нос главному совала журнал и орала громче всех: «Вот мой паспорт участка!» Все остальные сидели, вобрав голову в плечи, в качестве пассивных бессловесных зрителей. Наконец, главный стукнул по столу кулаком:
– Тихо! Замолчите все! А Вам, – на меня, – я запрещаю заниматься психотерапией в условиях диспансера! Понятно?
– Согласна, только своим больным так и скажу.
– Говорите, что хотите, но в диспансере чтобы этого больше не было.
Я осталась очень довольна: так надоело тратить силы на шиши с маслом, а отбиваться теперь есть чем – главный врач против. Тут же устроюсь в первый попавшийся кооператив психотерапевтом и переведу своих больных на лечение на дому. А здесь буду спокойно посиживать на участке и поджидать подходящую специализацию. Физиономия у меня, видимо, была очень удовлетворенная. Кто-то из Трех… еще сделал робкую попытку испортить мне настроение: «Мы еще не все сказали… Вот перед вами сто амбулаторных карт доктора Бердс…» Но главный в ужасе взревел: «Хватит!» (Такая аккордная работа на износ, а он даже и не взглянул. Неблагодарно!). И все разошлись. Рядовые люди собрания высказывали свои соболезнования по поводу того, что меня здесь съели. Я била себя кулаками в грудь: «Господа! Я же чертовски рада!» Но никто не верил, и на меня смотрели, как на побитую собаку.
Я же чуть не вприпрыжку вернулась в свой кабинет и сделала соответствующее объявление ожидающим у дверей больным. Толпа тут же пошла штурмовать и без того уставшего главного. Я позлорадствовала и сбежала домой как никогда рано. Через несколько дней Николай Николаевич отошел после бури и сделал мне втык:
– Разберись с больными.
– Но Вы же сами сказали, что запрещаете.
– Это не значит, что мои слова надо передавать своим пациентам. Вы что, ребенок? Таких вещей не понимаете?
– Но так я же сообщила здесь прямо при всех, что скажу больным, а вы сказали: «Говори, что хочешь».
– Хватит из меня дурака делать! Чтобы больше твои больные ко мне не ходили!
– Есть!
Постепенно страсти улеглись. Я устроилась по совместительству в кооператив («Скрипка и Перестройка») и оформила своих больных через него. Основная масса за деньги лечиться не привыкла, и от толпы у меня осталось несколько остеохондрозов. После работы в диспансере я выезжала к ним на дом. К себе возвращалась в первом часу ночи. Приближался мой отпуск. Я уже передавала дела и в связи с этим сновала туда-сюда по коридорам. Вдруг меня ловит старшая медсестра:
Конец ознакомительного фрагмента.