Гитлер и Сталин перед схваткой

Безыменский Лев Александрович

8 августа Далерус наедине с Герингом уточнил результаты переговоров. Геринг подтвердил свое положительное отношение к новой встрече «мюнхенских держав», о чем он обещал 15 августа доложить Гитлеру (при условии, что Англия согласится на «решение данцигского вопроса»).

Сам же Герман Геринг в середине августа 1939 года был готов отправиться в Лондон. Об этом стало известным лишь после войны, когда открылись архивы предвоенных лет. На первый взгляд, подобный план выглядел авантюрой в чисто нацистском стиле: человек, занимавший столь высокий пост в третьем рейхе (формально он был назначен преемником Гитлера лишь в сентябре 1939 года), главнокомандующий ВВС, человек, который в те недели готовил «люфтваффе» к мировой войне, – и вдруг в Лондон? Но закулисная дипломатия имеет свои законы, не сразу поддающиеся логической трактовке. В конце концов, Рудольф Гесс полетел в Англию

уже в тот момент, когда Германия находилась в состоянии войны с этой страной! Почему бы не полететь Герингу еще до войны?

Лететь он действительно собирался. План был разработан весьма подробно. Так, английский посол в Берлине сэр Невиль Гендерсон докладывал в Лондон 21 августа 1939 года:

«Приняты все приготовления для того, чтобы Геринг под покровом тайны прибыл в четверг 23-го. Замысел состоит в том, чтобы он совершил посадку на каком-либо пустынном аэродроме, был встречен и на автомашине отправился бы в Чекерс. В это время прислуга будет отпущена, а телефоны отсоединены. Все идет к тому, что произойдет драматическое событие, и мы ждем лишь подтверждения с немецкой стороны».

Но Геринг в Лондон не полетел, так как всего лишь вел широкий дезориентировочный маневр, направленный на «усыпление» бдительности британских лидеров. Они же не думали поддаваться на пение берлинских сирен.

…Сидя в удобном кресле своей дюссельдорфской виллы, Гельмут Вольтат с явным удовольствием вспоминал о давно минувших днях. Перебирая бумаги, лежавшие на столе, и вызывая в памяти события тех лет, Вольтат казался вполне довольным самим собой. Лично он пережил крах гитлеровской империи вполне благополучно: в конце войны он получил назначение в Юго-Восточную Азию. Крах Гитлера застал Вольтата в Токио, где он пробыл до 1947 года, а в 50-е годы вернулся в Западную Германию. Здесь, возобновив свои давние связи, он стал одним из членов дирекции крупного химического концерна «Хенкель» и занимался его международными связями. Сейчас он ушел на пенсию и вел весьма уединенный образ жизни. Мемуары? Нет, пожалуй, это не его дело…

Миссия Вольтата, откровенно говоря, закончилась провалом. Ни Вольтату, ни Вильсону не удалось сколотить «европейский священный союз» против Советского Союза – к горькому сожалению «мюнхенцев» в Лондоне и Берлине. Но они не одни были в этих столицах. Влияние Чемберлена шло к концу, а для Гитлера тайная дипломатия Геринга была лишь дезинформационным маневром. Ему была нужна война. А у гордых хранителей Британской империи чувство самосохранения диктовало естественное недоверие к маневрам Берлина.

Я должен признаться, что долгое время склонялся к переоценке угрозы «второго Мюнхена». Может быть, под влиянием моих собеседников (Вольтата, Хессе и других), которые, естественно, видели себя в роли «творцов истории». Может быть, и под влиянием общей концепции советской историографии, которая в угрозе «второго Мюнхена» видела оправдание решения Сталина сорвать переговоры с Англией и Францией и пойти на предложение Гитлера. Но теперь следует видеть, что «мюнхенские настроения» и спекуляции на них были для Гитлера лишь умелым маневром, в котором он шантажировал и Англию, и Польшу, и Советский Союз. К августу 1939 года военная операция «Вайсс» – разгром Польши – уже была готова во всех подробностях, и генштаб тратил на это не меньше, если не больше, чем тайные эмиссары на достижение компромисса. Для Сталина же донесения Майского об интригах Вольтата в Лондоне могли казаться лишь желанным оправданием для большой игры, которую он затеял в настоящем «втором Мюнхене» – в попытке обыграть Гитлера с целью выигрыша жизненно для СССР необходимого времени на реконструкцию Красной Армии и воссоздание ее былой мощи.

История советской внешней разведки свидетельствует о любопытнейшем факте: наиболее ценные сведения о Германии и германо-английских отношениях в Москве получали не из Берлина, а из Лондона. Тому было немало причин. Во-первых, в официальном враждебном Берлине разведке работать было сложнее. Фактически информацию из «высших» военно-политических сфер Берлина удалось наладить лишь к 1940 году, в 1937—1939 годах имелись лишь агентурные связи в национал-социалистических кругах, занимавшихся общей политической и внутриполитической проблематикой. Так, знаменитый агент «Брайтенбах» (криминалькомиссар и гауптштурмфюрер СС Вилли Леман) хотя и был поставщиком ценнейшей информации, но по роду своей деятельности (он работал в Главном управлении имперской безопасности СС) был больше в курсе карательной деятельности СС. Конечно, он мог предложить советской разведке уникальные сведения.

Например, после 30 июня 1934 года, когда Гитлер расправился со своими соперниками в СА, «Брайтенбах» передал в Москву информацию о так называемом «путче Рема» прямо из окружения Германа Геринга. Но связь с «Брайтенбахом» была на время утеряна. Сведения же от «Красной капеллы» (Харнака и Шульце-Бойзена) стали поступать гораздо позже.

Английская же ветвь советской информации была значительно плодотворнее. Ее стали создавать в начале 30-х годов талантливые посланцы Иностранного отдела ОГПУ (ИНО) Арнольд Дейч, Александр Орлов, Теодор Малли, Николай Алексеев. Дейчу принадлежит поистине историческая заслуга создания легендарной «кембриджской пятерки» (Берджесс, Филби, Маклин, Блант, Кэрнкросс). Но не ею одной жила советская внешняя разведка.

…Как всегда, эта история начиналась почти по рецепту детективных романов. В начале 1930 года к советскому военному атташе в Париже явился посетитель, назвавшийся «Чарли». Он представился как шифровальщик британского Форин оффис, обрабатывающий шифровки из посольств. «Чарли» предложил атташе изготовлять для него дополнительную копию телеграмм, а также сообщать данные о кодах и шифрах. На вопрос о причинах такого предложения «Чарли» объяснил, что в посольствах других стран много английских осведомителей, а в советском посольстве он от этого застрахован. В Москве проверили это предложение и решили на него согласиться. Так у советской разведки появился путь в «святая святых» – в шифроотдел Форин оффис.

Вслед за «Чарли» (его фамилия – Олдхэм) появился «Маг» – Джон Герберт Кинг. Человек лет пятидесяти, ирландец по происхождению и убежденный антифашист, он работал на СССР до 1939 года, пока не был выдан перебежчиком А. Кривицким. Но до этого он передавал секретнейшие и важные документы – например, текст беседы Гитлера 29 марта 1935 года с лордом Саймоном, который доносил о беседе в Форин оффис.

Это была не единственная депеша подобного рода. Если перелистать доклады ИНО на имя Сталина (дело 186 в описи 1 фонда 45 Архива Президента РФ), то в нем можно обнаружить многие следы деятельности Кинга. Например, текст доклада английского посла в Берлине Фиппса от 6 декабря 1933 года, на котором есть собственноручная помета Сталина: «Мой архив. И. Ст.». Такая же помета на докладах Фиппса от 31 января 1934 года, 12 и 23 февраля 1934 года.

О чем же доносил в Лондон Фиппс? О том, что Гитлер хочет улучшения отношений с Польшей (6.12.1934), что цели Германии ограничиваются слиянием с Австрией, исправлением немецкой границы с Польшей и «получением выхода для германской энергии в направлении Юга или Востока», а «Россия является неустойчивым фактором» (31.1.1934), что новый режим в Германии «держится крепко» (12.2.1934). Кинг и дальше был очень активен: за 1937 год он передал Москве 113 подлинных телеграмм.

Обилие материалов Фиппса имеет своеобразный политический оттенок. Сэр Эрик Фиппс принадлежал к числу активных сторонников и проводников политики «умиротворения», имевшей целью компромисс Англии и Германии. Он как нельзя лучше подходил для получения информации по вопросу, который больше всего интересовал Сталина. Еще с 20-х годов Сталин усвоил как неписаное правило подозрение против «владычицы морей». В его глазах Англия была средоточием империалистических интриг против СССР. Теперь же подозрения касались возможного сговора Англии с гитлеровской Германией. Чемберлен и его окружение (Фиппс в том числе) внушали генсеку не только недоверие, но полное неприятие. Тем самым разведка НКВД стала одним и очень важным источником, питавшим и усиливавшим недоверие и неприязнь Сталина к английской политике. В этом же ключе воспринимались и данные «кембриджской пятерки».

Знали ли в Москве обо всем объеме англо-германских контактов? Знали много, но не все. Во всяком случае, в опубликованных до сих пор документах советской военной и политической разведок нет упоминаний о встрече в Шлезвиг-Гольштейне, о предполагавшемся полете Геринга в Лондон в августе 1939 года. Что касается миссии Вольтата, то о ней лишь сигнализировал в самой общей форме посол Майский. Что же касается документов Форин оффис, которые мог передавать агент «Маг», то в них по простой причине могли и не отражаться указанные события: дело в том, что он располагал шифроперепиской Форин оффис с английскими посольствами за рубежом. А в них не сообщалось о том, чем занимался центральный аппарат в Лондоне. Но и того, что лондонская резидентура плюс посол Майский сообщали в Москву, было достаточно, чтобы подозрения Сталина были укреплены и стали важнейшим элементом при принятии им решения: в пользу западных союзников или в пользу авансов Гитлера?