Гитлер. Неотвратимость судьбы
Шрифт:
На церемонии подписания перемирия председательствовал сам Гитлер, а вот на состоявшемся в Париже военном параде он участия не принимал. Правда, столицу Франции он все же посмотрел. Прибыв в Париж в шесть часов утра, он поднялся на Эйфелеву башню, а затем долго стоял с непокрытой головой у гробницы Наполеона. Позже он заявит, что его собственная гробница должна быть такой высокой, чтобы паломники задирали головы вверх, а не опускали их. Фюрер стал и инициатором перезахоронения сына великого императора Наполеона II, который был похоронен в Вене вместе с Габсбургами. Снежной ночью 15 декабря 1940 года его гроб, эскортируемый германскими мотоциклистами, был доставлен в Дом инвалидов, где был передан республиканской гвардии для захоронения рядом с отцом.
В тот же день фюрер с превеликим
Гитлер расправился с Францией с поразившей даже его самого легкостью, и, что бы потом ни говорили, победа над ней была высшей точкой в его политической и военной карьере. Повергнув Францию, он был доволен вдвойне, поскольку каждый его шаг с 1933 по 1939 год сопровождался постоянными опасениями, не помешают ли ему своим военным и политическим вмешательством французы. Теперь с этими опасениями было, как он тогда полагал, покончено раз и навсегда.
Конечно, трудно полностью принять самооценку фюрера, который видел в себе героя Первой мировой войны и титана, который сошелся в смертельной схватке с силами мирового зла, что и было, по его же собственным словам, «моральным эквивалентом физических испытаний, выпавших на долю его армии». С помощью хорошо поставленной пропаганды, в которой преуспевал Геббельс, армия в большинстве своем поверила в сочиненный фюрером миф и сражалась до последнего. Но самое интересное заключалась в том, что Гитлер сам уверовал в то, что говорил.
Йодль не лукавил и на самом деле считал, что Гитлер действительно руководил войной, а для всех высших офицеров Германии «стратегия оставалась тайной за семью печатями». Конечно, это не могло не вскружить фюреру голову. И тот же Йодль то ли с осуждением, то ли с восхищением говорил о том, что ранние победы Гитлера придали ему необыкновенную уверенность, которая и заставляла его не подчиняться решениям Главного командования, когда они шли наперекор его собственным планам.
Конечно, сейчас, когда все известно, легко опровергнуть любое суждение Йодля. Но тогда, в 1940 году, победы Гитлера на самом деле были сродни чуду, как и ранние победы великого Наполеона. Принимавшим в нем участие было даже при всем желании трудно не поверить в это чудо. Другое дело, что в конце войны Гитлер напрочь потерял чувство реальности и продолжал чуть ли не до последнего дня своей жизни верить в то самое чудо, которое должно было спасти его.
После побед 1940 года многие немецкие высокопоставленные военные считали, что Гитлер имел «врожденный талант стратега и тактика», но были и такие, кто только скептически морщился, слушая подобные заявления. Одним из них являлся генерал Франц Хадлер. «Его недопонимание вражеского потенциала, — писал он в 1942 году, — начинает принимать гротескные формы. Он характеризуется неадекватными реакциями на происходящее и совершенно не способен понять принцип лидерства». «Вкупе с его личным опытом, — вторил ему генерал танковых войск Хассо фон Мантойффель, который чаще других видел Гитлера и успел хорошо узнать его, — это (чтение военной литературы и слушание лекций на военную тему) дало ему большие знания о проблемах, которые обычно не приходится решать генералам. Он прекрасно понимал, как чувствуют себя его войска… С другой стороны, у него не было понятия о высших стратегических и тактических комбинациях… Он не знал, как управлять армиями».
Никто не спорит: на войне нужны и фортификации, и тактики, и все же Лаевский, наверное, прав, и зачастую смелость нужнее их. И генерал Йодль почти слово в слово повторяет эту мысль. «Он (Гитлер) думал, — писал генерал, — что если бы он приучил себя думать, как офицер Генерального штаба, ему бы пришлось на каждом шагу останавливаться и просчитывать невозможность сделать следующий. Соответственно ему никогда даже не пришлось попытаться прийти к власти, поскольку, по всем объективным расчетам, у него прежде всего не было шансов на успех… В руководстве
Нельзя забывать и о том, что по своей натуре Гитлер был художником, а значит, являлся противников всяческой логики. Другое дело, что, упоенный собственной гениальностью, он в конце концов потеряет чувство реальности, как потерял ее в свое время Наполеон, который воевал уже только ради того, чтобы воевать. Но и тут судить его не имеет смысла, поскольку история знает слишком много примеров, когда даже самые великие начинали жить в выдуманном ими самими мире. Особенно если им очень везло на первых порах…
«Качество военной экономики, — продолжает А. Буллок, — определяется не ее организацией, а эффективностью, и пока Гитлер был в состоянии придерживаться формулы блицкрига — один противник за раз и достаточная степень превосходства, чтобы победить его за одну кампанию, — даже такие громоздкие структуры могли производить оружие, необходимое для достижения победы, особенно когда дополнялись ресурсами, извлекаемыми из оккупированных территорий и употребляемыми с таким мастерством и энергией, на которые, казалось, не была способна никакая другая армия. Но когда Гитлер вовлек Германию в полномасштабную войну против Британской империи и Британского содружества наций, Советского Союза и Соединенных Штатов Америки, урок германского поражения в Первой мировой войне, ее неспособность сравниться с экономической мощью ее противников больше игнорировать было нельзя. Проведенные Тодтом, Мильхом и Шпеером реформы дали толчок удивительному росту производства германской экономики, но так и не смогли восполнить два года, потерянные Гитлером и Герингом, для того чтобы с самого начала подкрепить победы германской армии всесторонней мобилизацией германской экономики для нужд войны».
Но все это будет потом, а пока Гитлеру везло, и, после того как немецкие войска повергли Францию, Сталин устами Молотова пожелал Гитлеру успехов в… его оборонительных мерах. Хотя, конечно же, «хозяин» Советского Союза был крайне недоволен тем безволием, с каким Европа отдалась Гитлеру; все его надежды на то, что Запад измотает Гитлера, рухнули.
«Командные кадры, — писал де Голль, — лишенные систематического и планомерного руководства со стороны правительства, оказались во власти рутины. В армии господствовали концепции, которых придерживались еще до окончания Первой мировой войны. Этому в значительной степени способствовало то обстоятельство, что военные руководители дряхлели на своих постах, оставаясь приверженцами устаревших взглядов… Идея позиционной войны составляла основу стратегии, которой собирались руководствоваться в будущей войне. Она же определяла организацию войск, их обучение, вооружение и всю военную доктрину в целом».
Да, все это, наверное, так. Но это еще не повод сразу же поднимать руки. И дело было отнюдь не в старых концепциях, а в полном нежелании воевать. Особенно если вспомнить, что тактика, которую избрали для наступления немецкие генералы, отнюдь не являлась откровением военной мысли. Если что и отличало действия вермахта, так это только мощные удары танковых групп. Хотя и здесь немцы имели всего 2580 танков против 3100 союзнических. И стоило только союзным и французским генералам хотя бы немного подумать и перейти основными силами в контратаку на немецком южном фланге после того, как немецкие дивизии переправились через Маас, наступление немцев быстро бы захлебнулось, чего так боялся генерал фон Бок.