Гладиатор по крови
Шрифт:
Затем они миновали последний милевой столб, и дорога пошла на подъем. Когда всадники оказались наверху и перед ними открылся город, Катон осадил коня.
— Стой!
Под фырканье лошадей и тяжелое дыхание всадников он, сощурясь, начал осматривать окрестности. Местность вокруг Гортины несла на себе следы огромного лагеря. Сотни костров опалили землю и оставили после себя невысокие кучки пепла. Ни дерева, ни куста… мелкие строения разобраны на топливо и растопку. Там и сям виднелись груды дочиста обглоданных костей животных, на которых копошились
— Наши или нет? — пробормотал декурион.
— Есть только один способ определить это, — ответил Катон, сжимая поводья.
Декурион бросил на него резкий взгляд.
— Если это рабы, то усталые кони не смогут спасти нас.
— Тогда помолись богам, чтобы это оказались наши люди. — Движением руки Катон послал колонну вперед и перевел коня на рысь. Турма приближалась к городу. Приближение всадников отметил тонкий звук трубы, и люди, находившиеся у стен, заторопились к ближайшим воротам и калиткам. Оказавшись в четверти мили от западных ворот, Катон велел знаменосцу турмы поднять повыше значок, чтобы тот был виден находящимся в крепости.
Декурион указал на людей, расположившихся над воротами.
— Точно наши, господин.
— Рано говорить, — ответил Катон. — Мятежники вооружались захваченным у наших людей снаряжением. Смотри внимательнее.
Когда конь Катона шагом приблизился к запертым воротам, из-за парапета высунулась поднявшая руку фигура.
— Стой! Ты, первый, приблизься и назови себя.
Прищелкнув языком, Катон послал коня вперед.
— Я — трибун Катон! Вернулся из Александрии с подкреплениями. Открывай ворота!
— Да, господин, — ответил дежурный оптион с явным облегчением.
Мгновение спустя створки ворот повернулись внутрь, и Катон во главе турмы въехал в город. Проехав под сводом ворот, он соскочил с коня и, подойдя к оптиону, ткнул большим пальцем в сторону равнины.
— Похоже, что во время моего отсутствия у вас побывали гости.
— Да, господин. Много тысяч гостей.
— И много ли хлопот они вам причинили?
— Ходили на приступ, как только пришли к городу, и дорого заплатили за наглость. А потом решили взять нас измором.
— И где же они сейчас?
Оптион покачал головой:
— Не имею представления, господин. Уже сегодня утром их не было. Должно быть, ушли ночью и оставили горящими костры, чтобы мы ничего не заподозрили до первого света. Правитель послал разъезды — чтобы отыскать их и понять, куда они направляются.
— Правитель? — нахмурился Катон. — А где префект? Где Макрон?
— Его нет с нами, господин.
— Нет? — Катон шагнул к оптиону и схватил его за ремни обмундирования. — Что это значит — нет?
— Попал в плен, господин.
— Макрон в плену? Не верю. Как это случилось? Ты же сказал, что атака была отбита.
— Это случилось не во время приступа, господин. Потом, когда он пытался увезти дочь правителя из города в безопасное место.
Катон судорожно глотнул, не мигая, заглянул в глаза оптиона и негромко спросил:
— Значит, дочь правителя тоже в плену?
— Да, господин.
— Откуда тебе это известно?
— Вождь мятежников, этот гладиатор, вывез их к стене в клетке, когда пытался уговорить правителя сдать город.
В сердце Катона появилась надежда.
— Так, значит, они живы!
— Да, господин. Во всяком случае, были живы тогда, когда гладиатор показывал их правителю. Это случилось несколько дней назад, господин. С тех пор их никто больше не видел.
Ужас объял Катона. Поглядев на свои руки, он заметил, как побелели костяшки пальцев, которыми он вцепился в обмундирование оптиона. Выпустив ремни, центурион заставил себя отступить на шаг и указал на своих всадников:
— Проведи этих людей в конюшню во дворце правителя. Позаботься, чтобы людей и животных накормили, и найди им место для отдыха.
— Да, господин.
— Правитель по-прежнему находится в своей резиденции на акрополе?
— Да, господин.
— Отлично. — Катон глубоко вздохнул, чтобы снять накопившееся в груди напряжение. — Исполняй, оптион.
Оставив своего коня на попечение декуриона, он направился пешком по улицам к воротам акрополя. Горожане, мимо которых он проходил, были заняты приготовлением вечерней трапезы и не удостоили его и взгляда. Усталость, напряжение и уныние читались почти на каждом лице. Одни только дети проявляли какую-то живость и довольство, беззаботно играя между грудами битого камня и уцелевшими домами.
Мимолетное облегчение, которое Катон ощутил, узнав, что Макрон и Юлия живы, теперь уступило сознанию того, что они по-прежнему находятся в руках Аякса. В качестве заложников они имеют какую-то ценность, но тот момент, когда враг решит, что никакой пользы из них извлечь невозможно, станет последним в их жизни. Но что еще хуже, если Аяксу взбредет в голову отомстить за смерть отца, то Макрону и Юлии предстоит испытать самые жестокие пытки и мучения, прежде чем им будет дарована великая милость — смерть. От одной мысли об этом Катону сделалось тошно, и он даже на мгновение остановился, прежде чем продолжить путь наверх к акрополю.
Добравшись до резиденции, центурион застал сенатора в его кабинете. Семпроний сидел у окна и пустыми глазами взирал на город. На столе стоял кувшин с вином, в руке сенатор держал кубок… Катон постучал в дверной переплет.
— Ну что еще там? — отозвался Семпроний полным усталости голосом. — Потом, мне кажется, что я приказал не тревожить меня.
— Это я, господин, — негромко проговорил Катон.
Семпроний немедленно повернулся и с явным облегчением проговорил:
— Катон! А я уже думал, что больше не увижу тебя. Входи, мой мальчик. Садись!