Гладиатор
Шрифт:
– Sic… именно так! Руфус решил, что человек, обладающий такой, как у меня, медвежьей силой, должен стать хорошим гладиатором. Мне же терять было нечего, а в случае удачи я мог завоевать свободу. Что ж, первый бой едва не стал для меня последним.
Какое-то время оба молчали, а затем гладиатор спросил:
– Ты римлянин?
– Нет, – ответил Вителлий, – я родом из Бононии, но обладаю римским гражданством.
– Умеешь ты читать и писать? – спросил гладиатор.
– Нет, богами клянусь, – засмеялся Вителлий. – Я всего лишь лудильщик, воспитанный приемными родителями. Кто бы стал учить меня всему этому?
– Ладно, – проговорил гладиатор, – зато у тебя достаточно разума, и ты умеешь им пользоваться. Я попрошу тебя об одной услуге. Если завтра я упаду, пронзенный чьим-то трезубцем, пойди к Гортензию, который живет на улице Бакалейщиков в четвертом округе города, и спроси там Ребекку. Отнеси ей весть о моей смерти, но постарайся не причинять ей излишней боли. Скажи ей, что любовь моя останется с нею и после того, как я уйду в загробный мир. И еще скажи, что она была счастьем и гордостью всей моей жизни. Скажи ей… хоть это и неправда… что я шел на смерть без страха.
При этих словах слезы вновь потекли по его лицу.
– Ты не умрешь, – попытался утешить гладиатора Вителлий. – Ты одержишь блестящую победу, и Руфус дарует тебе свободу!
Гладиатор вытер рукой слезы.
– Да благословят тебя боги!
– Как тебя зовут?
– Веррит.
– А меня Вителлий, – сказал юноша, и каждый из них дружески сжал рукой предплечье другого.
– Иди сюда, красавец из Бононии, – позвала его Лициска, успевшая уже расстаться с Сульпицием Руфусом. – Посмотрим на сирийских танцовщиц. Наполни наши кубки!
Семеро завернутых в белые накидки девушек начали покачивать бедрами в такт жалобной мелодии – зрелище, способное вывести из равновесия не только прибывшего из провинции юношу.
– Finis! – рявкнул один из совсем уже опьяневших гладиаторов. – Конец!
И тут же все, стуча кубками по столам, заорали:
– Finis! Finis! Finis!
Крик этот послужил как бы сигналом для Лициски. Вскочив на стол, она сорвала с головы светлый парик, из-под которого показались ее собственные длинные темные волосы. Стук кубков обреченных на смерть становился все быстрее и громче. Лициска изгибалась в такт этому стуку. Одним коротким движением она сорвала с себя одежду. Послышался восторженный вопль, и гладиаторы, все громче стуча кубками, начали ритмично выкрикивать какое-то слово, разобрать которое Вителлию никак не удавалось. Обнаженная Лициска, стройная, гибкая и вызывающая, сладострастно извивалась перед жадными глазами обреченных. Только сейчас Вителлий понял наконец, что выкрикивают гладиаторы: «Мес-са-лина! Мес-са-лина! Мес-са-лина!»
«О боги, – мелькнуло в голове юноши, – Мессалина, супруга императора!»
Не в силах собраться с мыслями, он смотрел на эту пляшущую богиню, видел ее длинные волосы, падающие на колышущуюся грудь, белые пальцы, прикрывающие лобок, и слышал смеющийся голос, произнесший в паланкине: «Если хочешь, красавец бонониец, сегодня ночью я сделаю тебя мужчиной».
Мессалина! Вителлий вскочил на ноги и, растолкав окружающих, выбежал через освещенный портал за стены гладиаторской школы. Через мгновение он растворился в шумной многотысячной толпе.
Глава вторая
Улицу Бакалейщиков Вителлий нашел с немалым трудом и лишь после долгих расспросов в Субуре, густонаселенном и пользующемся не слишком хорошей репутацией округе Рима. Похвастаться этот округ мог, пожалуй, только одним: здесь почти сто пятьдесят лет назад родился божественный Цезарь. Улица Бакалейщиков находилась восточнее главной улицы Субуры и была совсем узенькой – даже тележка, запряженная осликом, не смогла бы проехать по ней, поскольку мелкие торговцы раскладывали свои товары как на бордюрах, так и в неглубоких водостоках. Помимо бакалеи и всяческой зелени, здесь можно было купить чечевицу и орехи, виноград и сливы, хлеб и булочки, инструменты и домашнюю утварь. Торговля сопровождалась невероятными шумом и гамом. В Риме конкуренция была намного больше, чем в Бононии, и Вителлий безрадостно отмечал, сколько здесь у него соперников, собратьев по ремеслу.
– Милый юноша, – обратилась к нему какая-то сильно растрепанная женщина, – в моем термополии, харчевне, где подают горячие закуски, ты можешь за один асс выпить, за два асса поесть, за три – получишь мою любовь, а за четыре – в придачу к ней еще и кубок искрящегося фалернского.
Сердитым взмахом руки Вителлий отверг предложение, хотя и чувствовал, что проголодался. Со вчерашнего роскошного пира у него и крошки во рту не было. После ночи, проведенной на Форуме Юлия среди тысяч паломников и просто любопытных, пришедших в Рим, чтобы увидать флоралии, ночи, которую Вителлий провел, подложив вместо подушки под голову свой узелок, перекусить в каком-нибудь термополии было бы очень даже неплохо. Эти заведения, где можно было наскоро перекусить, были сейчас в Риме чем-то вроде последнего крика моды, причем питались там стоя, а не возлежа, как пристало по римскому обычаю, – не помогали даже фривольные намеки хозяек этих заведений. Вителлий должен был, однако, экономить каждый асс. В его кошельке было ровно шестьдесят серебряных сестерциев, равноценных ста пятидесяти бронзовым ассам. Ни единого лишнего асса, чтобы растрачивать их в термополиях.
Начав расспрашивать об ушедшем на покой торговце Гортензии, Вителлий узнал, что тот живет немного дальше, как раз напротив постоялого двора. Привратник у постоялого двора встретил Вителлия дружелюбно, полагая, что юноша с узелком, возможно, окажется его постояльцем. Услышав, однако, что незнакомец разыскивает Гортензия, он молча, пренебрежительным движением указал на расположенное напротив трехэтажное здание с настолько узким фасадом, что на первом этаже хватило места только для двери и одного окна. На стене между ними виднелся выписанный поблекшими уже буквами прейскурант торговца:
Дверь была открыта, как и повсюду в это время года. В полутьме низенькой комнаты Вителлий разглядел седобородого старика.
– Приветствую. Ты, наверное, и есть торговец Гортензий? – спросил Вителлий и, не получив никакого ответа, продолжал: – Я пришел по поводу Веррита, твоего раба.
1
Древнеримская мера объема сыпучих тел, равная примерно 9 литрам.
Старик кивнул.
– Да, мы уже знаем, что он мертв. Об исходе поединков было объявлено повсюду. Моей вины в случившемся нет.
– Ты не должен был продавать его! – возразил Вителлий.
– Молокосос! – оборвал его старик. – Я получил за него три тысячи сестерциев и пообещал, что, после того как я уйду из жизни, его дочь Ребекка получит свободу. Веррит нашел это справедливым. Эти деньги дадут мне спокойно прожить остаток жизни. – Мгновенье помолчав, он добавил: – Кто ты, собственно, такой? Чего ты хочешь?