Глагол времен
Шрифт:
Однако связь-то все-таки просматривается.
Наказанию подверглись люди медного века- а чтобы ковать из меди оружие и инструменты, даже строить из нее жилища, надо было уже знать подаренный Прометеем огонь. Правда, миф утверждает, что они не знали земледелия, это имея города, дворцы, т. е. ведя оседлую жизнь, без земледелия решительно невозможную! Скептически относясь к божествам — что тоже кое о чем говорит!..
Виноват не лично Прометей — виноваты его дары. Но, может быть, и его идеи…
Прометей
Связь между деяниями Прометея и всемирным потопом была кем-то нарочито затемнена. Кем и зачем? "Ищи кому выгодно"…
Но покончим сперва с историей Прометея.
Обратите внимание на такие подробности:
Отец Прометея — брат Океана по имени Япет. А сыновей Ноя звали Сим, Хам, Иафет — или Яфет, форма написания безразлична. "Яфет" когда-то передавалась как "Япет".
Знаете ли брата Прометея? Братца звали… Атлант! Или Атлас!
Напоминаю, от потопа спасся сын Прометея Девкалион, сколотивший свой ящик по совету мудрого напаши.
Не кажется ли теперь, что связь между потопом и Прометеем тут уже не замутняется, а нарочито навязывается такими обиняками, между строк, но обиняков предостаточно: кто-то позаботился, чтобы связь не осталась забытой.
И незаметной — и не забытой! Знакомый уже нам прием!
Сама ловкая конструкция мифа из глубины веков дает, как видно, понять: правильно прочитанные мифы есть подлинная история.
Видимо, когда-то происшедшее было в равной мере известно всем выжившим — и все они имели на этот случай одинаковое мнение, все сделали очень похожие выводы.
И виноватого тоже нашли — одного и того же!
О равно свойственном всем древним народам уважении к науке, страхе перед ней и ненависти к ней сказано было достаточно, только мы не говорили о причине.
Уважение, несоразмерное с весьма скромными практическими успехами… Страх, не имеющий разумного повода… Ненависть, всегда готовая прорваться — и. уничтожить ученого физически, если он в нужной дозе не защищен суеверием…
Память о бедственном прошлом и теперь обитает в закоулках человеческой психики, остается подробностью поведенческого стереотипа.
Общее происхождение имеют:
обычай иных первобытных племен истреблять соплеменников выдающегося ума;
расправа афинян над Сократом, которой они сами после удивлялись, стыдились, пытались возместить убыток расправой над обвинителями философа;
"холерные бунты" в России в прошлом веке, когда обезумевшие толпы громили больницы, истребляли самоотверженных медиков;
ненависть современного вахлака-обывателя к "антилигенции".
Все это — память, запыленная, обессмысленная, но все же реальная память о том, как в неимоверно далеком доисторическом прошлом наука провинилась перед человечеством, вызвав своими действиями мировую катастрофу.
Вавилонская башня — символ Башни Науки.
Выводы, сделанные уцелевшим", относились к интеллектуальной деятельности.
Первым, что пришло им в голову, был, разумеется, запрет!
Дальше всех по части запретов зашли, пожалуй, ацтеки и майя.
Очень долго тем, кто восторгался их различными достижениями, указывали, что эти индейцы не сумели изобрести даже обыкновенного колеса.
Так колеса нашлись! Нашлась сперва детская игрушка из обожженной глины- повозка с колесами. Затем три каменных колеса в районе Аякучо. "Сомневаться в назначении находки не приходилось. В каждом каменном круге есть умело просверленное осевое отверстие и четкие следы специфического применения*,- сообщает журнал "Вокруг света".
Колесо было запрещено.
У ацтеков запрет распространялся на домашних животных: держали только собак. Приходилось все делать своими руками, все таскать на собственном горбу, но и это предпочитали прогрессу хотя бы в виде лошади, а тем более колеса!
Для письменности нашелся компромиссный вариант: применять в одних религиозных целях, все другие — табу! И люди, возможно, знающие письмо, пересылали друг другу известия в виде веревочек с узелками — ничего, и такое наловчились читать!
В джунглях Юкатана сегодня находят целехонькие брошенные города, удивляются: чего людям тут нежилось? Но города, надо думать, вообще состояли под особым подозрением, как рассадники заразы интеллектуализма, духовная цензура могла наложить табу даже на город, если жители что-то нарушили, — и накладывала его: это запрещенные города!
Процветали религиозные живопись и скульптура, существовала религиозная письменность, а из наук только одна астрономия была допущена в приличное общество, поскольку являлась религиозной наукой!
Старый Свет был умнее?
Доля вины, которая, вероятно, числилась и за искусством, была, разумеется, меньшей. Вдобавок искусство может пылко к честно, преданно и верно служить религиозному сознанию — это делали Фидий, Микельанджело, Бах и Андреи Рублев, который даже почитался за святого! Религия использует художника, что называется, без остатка. Он ей полезен — она его спасает.
Другое дело — наука. Она пригодна в храме в ограниченных пределах, с прикладными целями — скажем, для организации чудес. Выйдя за такой предел, она довольно скоро вступит в противоречие с религией. Ее ограничивают — но, ограниченная, она умирает.
Конечно, она даже в смерти остается все-таки живой: и в приборчике для производства липовых чудес заключается бессмертная информация, идея со своим бессмертным организмом и логическим скелетом, она сохраняет способность поведать об идеях-предках, дать потомство, очутившись в подходящей голове!