Гламорама
Шрифт:
— И ради бога, — продолжает Стивен, — когда будешь в Лондоне, не забудь заглянуть к нам.
— Но я однозначно направляюсь в Париж, — бормочу я, не сводя глаз с девушки. — Я однозначно не еду в Англию.
Уоллисы с большим трудом, но, кажется, наконец усваивают эту информацию и уходят, повторив еще раз: «Так значит, завтра вечером!», с таким видом, словно они только что совершили удачную сделку. Но, поскольку они удовлетворены и явно не собираются мне больше мешать, я даже не утруждаю себя тем, чтобы убедительно ухромать от них прочь. Вместо этого я начинаю медленно скользить по палубе по направлению к Марине, одетой в белые слаксы и белый кашемировый свитер, и эта одежда сидит
— Где ты это раздобыла? — спрашиваю я, показывая на рожок с мороженым.
— О, привет! — отзывается она, непринужденно глядя на меня. — Один очень приятный пожилой человек — по-моему, его зовут мистер Иошомото, дал мне его, хотя я, по-моему, его ни о чем подобном не просила.
— Ах, вот как! — киваю я, а затем говорю, показывая рукой за борт: — А ты что там такое высматриваешь?
— И сама не знаю, — отвечает она. — Там все черным-черно.
— И очень холодно, — добавляю я, делая вид, что трясусь от холода.
— Да не так уж чтобы очень, — отвечает она. — Бывало и холоднее.
— Я пытался найти тебя, но я забыл твою фамилию.
— Действительно? — удивляется она. — А зачем ты меня искал?
— Я хотел пригласить тебя участвовать в соревнованиях на лучшую пару исполнителей джиги, — объясняю я. — Волынки, все дела…
— Моя фамилия — Гибсон, — говорит она с улыбкой.
— Тогда давай снова знакомиться, — предлагаю я, делая шаг назад. — Привет, я — Виктор Вард.
— Привет, — отвечает она, подыгрывая мне. — Меня зовут Марина Гибсон.
— Надеюсь, я тебя ни от чего не оторвал?
— Нет-нет, я очень рада, что ты появился, — говорит она. — Ты меня вовремя отвлек.
— От чего?
Она задумывается.
— От кое-каких мыслей.
Я вздыхаю про себя и спрашиваю:
— Ну, так где сейчас Гейвин?
Она удивленно смеется.
— О, я вижу, ты крепко помнишь свои реплики!
Она вытирает губы бумажной салфеткой, затем наклоняется и выбрасывает то, что осталось от рожка с мороженым в ближайший ящик для мусора.
— Гейвин на Фиджи с какой-то баронессой.
— С какой-то баронессой?
— Родители Гейвина владеют «Кока-колой» или чем-то в том же роде, но у него самого никогда нет денег.
Что-то во мне дергается.
— А для тебя это важно?
— Нет, — говорит она. — Совсем не важно.
— Не оглядывайся назад, — говорю я. — Никогда не оглядывайся назад.
— Я в совершенстве владею искусством рвать с прошлым.
— На мой взгляд, это довольно привлекательное качество.
Прислонившись к ограждению, Марина внезапно начинает рассказывать мне все: как она все время перекрашивала волосы в новые цвета и как из-за этого страдала ее карьера, об истерических побегах в Майами, о старости, о том, что она предпочитает при съемках, чтобы свет падал с левой стороны, ведь тогда незаметно искривления носа, который она сломала три года назад, упав на роликовых коньках, о клубе «Orpheus» в Восточном Берлине, где она познакомилась с Лукой Федрацци, об уикэндах, которые они проводили на вилле Джорджио Армани на Брионских островах, о бессмысленности часовых поясов, ее безразличии ко всему, о нескольких ключевых фигурах в ее жизни, чтобы под этим ни имелось в виду. Некоторые из поведанных ей деталей совсем мелкие (вроде того как она опускала все окна в мамином «ягуаре», когда возвращалась с вечеринок в Коннектикуте, для того чтобы иметь возможность курить, об ужасных сварах между агентами, о книгах, которые она так и не прочла, о грамме кокаина, который можно спрятать в компакт-диске, о приступах плача во время съемок, которые могут погубить два часа тщательной работы гримера), но она рассказывала о них так, что ее мир представал передо мной как живой. Разумеется, пока она работала моделью, она жила все время на нервах и на грани срыва, и многие из ее подруг умерли, она с кем-то судилась, а затем отзывала иски, дралась с Альбертом Уотсоном, затем заранее обреченное на провал любовное приключение с Питером Мортоном, и как все быстро, и как все быстро подошло к концу, алкоголизм матери и смерть брата, последовавшая от сердечной аритмии, вызванной приемом таблеток гербального экстази, и все это привело к тому, что в нее влюбился один дизайнер — платонически — и вскоре умер от СПИДа, оставив Марине значительную сумму денег, так что она смогла уйти из моделей. Выясняется, что мы оба знакомы с одним человеком, который, перед тем как совершить самоубийство, подписал свою прощальную записку смайликом.
Сначала мне удается делать вид, что я внимательно слушаю все, что она говорит, и действительно, многое из сказанного запечатлевается в моем сознании, но я уже слышал это все не один раз прежде, затем, не переставая говорить, она приближается ко мне, и я испытываю немалое облегчение. Молча разглядывая ее лицо, я понимаю, что завожусь. Я смотрю ей в лицо уже более часа, задавая все полагающиеся вопросы, наводя ее на определенные темы, изображая мимикой правильную реакцию, часто кивая в знак согласия, когда это требуется, а иногда в моих глазах промелькивает полуправдивая печаль. Кроме ее голоса, единственный звук — это океан, шевелящийся вокруг нас, далекие волны, разбивающиеся о борт корабля. Из праздного любопытства я отмечаю, что луны на небе нет. Марина, подводя горький итог, заключает:
— Жизнь модели — все эти сплошные путешествия, бесчисленные знакомства с какими-то поверхностными людьми — все это…
Я не даю ей закончить это произведение, потому что мои губы уже очень близко к ее губам — она высокая, мы почти одного роста — мне приходится только слегка наклонить голову, чтобы легко коснуться ее губ, а они холодны и на вкус похожи на земляничное мороженое.
— Не надо. Пожалуйста, Виктор, — бормочет она. — Я не могу.
— Ты такая красивая, — шепчу я в ответ. — Ты такая красивая.
— Виктор… не сейчас.
Я отпускаю ее и делаю вид, словно ничего не случилось, но все же не могу удержаться, чтобы не сказать: «Я хочу поехать в Париж с тобой», но Марина делает вид, что не слышит меня, и стоит возле ограждения со скрещенными на груди руками с печально-умиротворенным выражением на лице, от которого она еще в большей степени кажется фигурой из сновидения.
— Слушай, давай сходим потанцуем, — предлагаю я, затем гляжу на отсутствующие часы и тут же делаю вид, что изучаю какую-то несуществующую веснушку у себя на запястье. — Мы можем пойти в дискотеку «Яхт-клуб». Я хороший танцор.
— Не думаю, что тебе понравится в «Яхт-клубе», — говорит Марина. — Разумеется, если только ты не любишь часами танцевать под диско-версию «Don't Cry For Me Argentina». А еще там есть диджей, которого зовут Джамтастика.
— Ну, тогда, может быть, выпьем? Еще не очень поздно. — Я снова гляжу на несуществующие часы. — Боже мой, когда же я откажусь от этой привычки?
— На самом деле уже очень поздно, — говорит она, начиная удаляться от заграждения. — Мне пора в постель.