Гламур
Шрифт:
Ты отгородился от меня стеной обиды и непонимания, и я совершенно не представляла, как поправить положение, что еще сделать или сказать. Ты был уязвлен и разозлен, не желал слушать моих оправданий, не отвечал на мою нежность. Я по-прежнему желала только тебя, но я тебя теряла.
Найалл, невидимый, ехал вместе с нами на заднем сиденье.
Мы прибыли в Лондон вечером, в час пик, и потом долго и утомительно тащились через весь город до Хорнси. Ты довез меня до самого дома и остановил машину возле подъезда. Вид у тебя был усталый.
— Не хочешь зайти? — спросила я.
— Да, пожалуй, но только на минутку.
Мы
— Сью, — сказал ты, — хорошо бы внести ясность. Мы будем встречаться дальше?
— А ты этого хочешь?
— Да, но только без Найалла, висящего на хвосте.
— С ним покончено. Обещаю.
— Это я уже слышал. Как я могу быть уверен, что он не возьмется опять за старое?
— Он обещал мне, что если я расскажу тебе правду, если ты поймешь, что он теряет вместе со мной, то он отступится.
Ты на мгновение задумался, потом сказал:
— Хорошо. И в чем же его великая жертва?
— Я все время пытаюсь тебе объяснить. И Найалл, и я — мы оба невидимые. Только это и удерживало меня…
— Ради бога, только не надо опять за свое! — Ты встал и отошел от меня. — Я скажу тебе, что я обо всем этом думаю. Единственный невидимый, о котором мне последнее время приходится слышать слишком часто, — это твой чертов бывший дружок, который за тобой везде таскается. Я с ним не знаком, никогда не видел его и смею подозревать, что его попросту не существует! Знаешь ли, я начинаю думать…
— Не надо, Ричард!
— Ты должна сама выкинуть его из своей жизни.
— Да, я понимаю.
— Ладно. Мы оба устали, сейчас я хочу вернуться к себе и немного поспать. Не следовало нам уезжать так надолго. Быть может, утром мы будем чувствовать себя иначе. Пообедаем завтра вместе?
— Если ты хочешь.
— Иначе не предложил бы. Я позвоню тебе утром.
Короткий поцелуй, и мы расстались. Я смотрела на отъезжающую машину с суеверным предчувствием, что никогда больше тебя не увижу. Казалось, мы пришли к естественному финалу, к окончательному разрыву, который я не в силах была предотвратить. Я оказалась беспомощной перед лицом твоих сомнений. Найалл погубил все.
Я вернулась к себе и снова закрыла дверь на задвижку.
— Найалл? — позвала я. — Ты здесь?
Последовало долгое молчание.
— Если ты здесь, давай поговорим. Пожалуйста! Если ты здесь, скажи что-нибудь!
Его отсутствие нервировало меня не меньше, чем невидимое присутствие. Я бегала по комнате, шарила руками по сторонам, резко поворачивала, внезапно выставляла руки вперед, надеясь схватить его. Кажется, он и вправду не успел войти, хотя полной уверенности
Прошло минут пять, воздух в комнате был по-прежнему недвижен. Я чувствовала на ногах тепло от солнечных лучей, косо падавших из окна. Пламя свечи не колебалось. Теперь я была более или менее уверена, что Найалла здесь нет. Я задула и убрала на место свечу, потом открыла чемодан, разобрала и развесила одежду, ту, что нуждалась в стирке, сложила кучей на полу. В доме не было продуктов, но, поскольку мы сделали остановку на ленч, я не была голодна. Я переоделась, натянула джинсы и свежую рубашку, потом вспомнила про почту и, скрестив ноги, уселась на кровать просмотреть письма. Среди кучки конвертов лежала видовая открытка.
20
Открытка была без подписи, но я сразу узнала почерк Найалла. «Жаль, что тебя здесь нет». Внизу стояла буква «X». На лицевой стороне открытки была репродукция старинного черно-белого фото: набережная Сен-Тропеза с пакгаузом на заднем плане. Я попыталась разобрать буквы на штемпеле, но печать оказалась сильно смазанной и совершенно неразборчивой. Однако почтовая марка была французской: на зеленом фоне голова какой-то богини и надпись: «Почта Франции, 1, 60 франка».
Без всякого сомнения, открытку послал Найалл: письма он никогда не подписывал, кроме того, я прекрасно знала его почерк. Даже буква «X» имела напыщенный вид.
Я вскрыла другие послания и бегло просмотрела, едва понимая, о чем речь. Закончив, я выкинула все письма и проспекты в корзину для бумаг. На кровати осталась одна-единственная открытка.
Синяк на бедре, там, куда Найалл пнул меня, по-прежнему болел. Спина до сих пор плохо гнулась после падения на землю. Я весьма живо помнила все детали изнасилования, помнила машину с работающим двигателем, кусок мыла, упавший на меня среди ночи. Прошлым вечером на узких улочках Литл-Хейвена я видела Найалла, как он то проявлялся в реальном мире, то снова проваливался в невидимость.
Как же это возможно, чтобы он одновременно находился во Франции?
Французская открытка, эта насмешливая фраза, эта показная анонимность — все свидетельствовало против меня и ставило под вопрос реальность моих собственных ощущений за последнюю неделю. Действительно ли все то, что произошло в последние дни, было на самом деле?
Одно из двух: либо Найалл тенью следовал за мной во время путешествия, либо отдыхал во Франции, куда грозился уехать с самого начала.
Неужели весь этот кошмар — плод воображения? Я помнила о решении, принятом перед поездкой: Найалл должен быть во Франции, и думать по-другому — значит погрузиться в безумный мир невидимых. И я твердо стояла бы на своем, но тут он объявился в Англии. Волей-неволей пришлось изменить решение. Теперь я считала, что Найалл во Францию не поехал. И думать иначе — точно такое же безумие.