Глас небесный

Голубев Глеб Николаевич

Доктор Ренар проводил нас до фургона и открыл ворота. Комиссар сел за руль, я рядом с ним. Жакоб и Вилли забрались в фургон, и мы тронулись.

Когда мы выехали на шоссе и миновали закусочную, Жакоб постучал в окошко и показал знаками комиссару, чтобы тот остановился.

Заглянув через это окошко в фургон, я увидела, как Вилли, прижимая обеими руками наушники к своей круглой голове, что-то диктовал Жакобу. Тот записывал на полях расстеленной перед ним карты несколько цифр и провел с помощью транспортира прямую линию.

Вилли, не снимая наушников, махнул

нам рукой, чтобы трогались дальше. Через некоторое время мы снова остановились, и вся эта операция повторилась.

— Что они делают? — спросила я у комиссара.

— Пеленгуют передатчик.

Теперь я вспомнила, что уже видела нечто подобное в каком-то шпионском фильме. Вот никогда бы не подумала, что сама окажусь в подобной ситуации!

— Все в порядке, засекли, — торопливо проговорил Жакоб, заглядывая в кабину. — Давайте я сяду за руль, а вы перебирайтесь пока в кузов.

В темноте все вокруг казалось таинственным и тревожным.

Впереди, за кустами, мне почудился вроде слабый огонек…

Я только хотела попросить Жакоба ехать поосторожнее, как вдруг он резко затормозил. Больно ткнувшись носом в стекло, я повернулась к нему, чтобы выругать как следует…

Но Жакоба не оказалось рядом со мной. Выскочив из кабинки, он бежал к машине, стоявшей на обочине дороги.

— Можете снова зажечь огонь, зачем таиться! — крикнул он, распахивая дверцу машины.

В машине зажглось освещение. Значит, этот огонек я только что видела?

Размышлять было некогда. Я выскочила из кабины и поспешила к машине вместе с подоспевшими комиссаром и Вилли.

— Прошу познакомиться, господа, — громко сказал Жакоб. — Перед вами «глас небесный». Как видите, он имеет вполне земное обличье и в миру известен под именем Мишеля Горана.

В машине — теперь я разглядела, что это был роскошный «кадиллак», находился лишь один человек — тот самый проповедник…

В черном костюме, без своего «космического одеяния» он выглядел буднично и деловито. Солидный, преуспевающий бизнесмен, куда-то едущий по своим почтенным делам.

Он сидел, положив руки на руль, и смотрел на нас без всякого испуга.

— Ваши документы, — сказал комиссар.

— Зачем? Разве я нарушил какие-нибудь дорожные правила? — лениво спросил проповедник. — Ах, да… Стоял на обочине дороги с потушенными огнями. Каюсь, штрафуйте.

— Ваши документы! — повторил комиссар, протягивая руку. Проповедник пожал плечами и полез в карман.

— Пожалуйста, хотя вам ведь уже назвали мое имя, — все так же лениво проговорил он, протягивая полицейскому документы. — Я его не скрываю. Прошу вас, господин обер-лейтенант.

Комиссар начал внимательно изучать бумажки, а нетерпеливый Жакоб в это время попытался открыть заднюю дворцу машины.

Это ему не удалось, тогда он заглянул в машину, посветив фонариком, и присвистнул:

— Ого! Какой прекрасный магнитофон! Американский? И кажется, передатчик? Разрешите его посмотреть поближе. И тут магнитофон! Уважают они науку и технику.

— Я протестую, господин обер-лейтенант, — негромко сказал проповедник. — Я не знаю, правда,

что это за люди с вами. Возможно, они тоже имеют отношение к полиции. Но все равно никто не имеет права обыскивать мою машину без соответствующего ордера федерального прокурора. Слава богу, законность строго соблюдается в нашей стране. Или я ошибаюсь? И вообще хотелось бы знать, почему вы задерживаете меня так долго. Мне нужно ехать. Я немного устал, остановился, чтобы передохнуть в тишине и покое этой чудной ночи, а теперь мне пора ехать дальше. Если вы разрешите, — закончил он с легким поклоном.

Он упорно не смотрел ни на кого из нас — только на комиссара, словно тот был один на дороге.

Комиссар молча вернул ему документы и заглянул на заднее сиденье. Жакоб светил ему фонариком.

— А зачем вам ночью понадобился магнитофон? — подал голос Вилли.

Проповедник будто не слышал его вопроса.

— Зачем вам магнитофон, в самом деле? — повторил тот же вопрос комиссар.

Ему проповедник с готовностью ответил:

— Люблю во время отдыха послушать церковную музыку. Очень успокаивает нервы. Или иногда работаю над очередной проповедью, ведь, как уверяют психологи, лучший отдых — в перемене занятий. Разве ездить с магнитофоном по нашим прекрасным дорогам запрещено? Я не знал этого. Но ведь вы же возите вот целую лабораторию на колесах.

— А почему вы знаете, что у нас там внутри «целая лаборатория»? насмешливо спросил Жакоб.

Проповедник не ответил. Он явно насмехался над Жакобом, хотя и упорно не замечал его. И Морис, конечно, не выдержал.

— Слушайте, Горан, я взялся за это дело и доведу его до конца, ясно? Я не отступлюсь и посажу вас на этот раз за решетку.

Проповедник молча слушал его, прикрыв глаза тяжелыми, набухшими веками. Лицо его решительно ничего не выражало.

— Запомните это хорошенько, — продолжал Жакоб. Подняв тяжелый взгляд на полицейского, проповедник глухо спросил:

— Могу я, наконец, ехать?

Комиссар, отступая на шаг, молча козырнул.

Машина взревела и рванулась вперед. Мы отскочили в разные стороны и молча смотрели, как, плавно покачиваясь, убегает все дальше рубиновый огонек. Вот он скрылся за поворотом.

— Н-да, конечно, глупая была затея, — смущенно пробормотал Жакоб. — Но хоть повидались. Ладно, поехали-ка домой.

В глубине души я надеялась, что, пойманный, «голос» испугается, и притихнет, а может, даже совсем замолчит…

Но в следующую ночь, едва в окнах тетиной спальни погас свет, мы его услышали снова.

Началось опять с настойчивых заклинаний:

— Спите… Спите… По всему вашему телу растекается чувство успокоения и дремоты…

— Не понимаю, почему он не сменит волну? — повернулся к инженеру Жакоб. — Ведь знает, что мы его теперь слышим.

— А чего тут непонятного? Он просто не может этого сделать, — ответил Вилли. — Значит, приемник у старушки настроен только на одну определенную волну.

— Верно, — согласился Жакоб и, погрозив динамику кулаком, добавил: Ну, мы заткнем ему глотку, этому «небесному голоску».