Глас Зимы
Шрифт:
– Ага, – кивнул Роберт. – Почту за честь обучить тебя. С какого приема желаешь начать?
Приемов имелось пять. Во всем мире ими владели только мечники рода Ориджин – то есть, в данный момент один только Роберт. Приемы оттачивались годами тренировок, передавались из поколения в поколение, совершенствовались и видоизменялись, подстраиваясь под новшества амуниции. Каждый прием был рассчитан
Первый прием звался Кулак Светоносца. После обманного финта, снимающего защиту, прямой молниеносный удар в лицо, по глазам. Смертельный для бездоспешного противника, калечащий и шоковый – для противника в забрале. В юношеских тренировках Эрвина этот прием кончался на финте: во время обманной восьмерки меч выкручивался из рук и к моменту собственно атаки постыдно дезертировал.
Второй прием – Горный Грохот – заслужил свое название тем, что повергал тяжелых латников в оглушительное падение. Выполнялся с помощью даги: меч наносил рубящий удар в шею, противник вынуждено поднимал руку для блока, открывалась подмышечная впадина (слабое место латного доспеха), туда и вонзался быстрый кинжал кайра. Тут Эрвину не хватало не то ловкости, не то гибкости. «Скользи влево! Перетекай!» – твердил ему Рихард. Вместо «скольжения» с «перетеканием» Эрвин отлетал назад, наткнувшись на жесткий блок.
Третий и четвертый приемы – Алисьенна и Свежая Кровь – вели к поражению противника в первые секунды дуэли. Провоцирующий выпад – блок – новый провоцирующий (который враг примет за поражающий) – новый блок – поражающий удар. Алисьенна рассекала противнику бедро, Свежая Кровь – локоть. Оба приема требовали искусного контроля над клинком и большой силы в запястье. Спрашивается, где Эрвин – а где большая сила…
Последний прием именовался Молния Агаты. Изо всех пяти он был самым простым и изящным. Представлял собою, по сути, двойной росчерк крест-накрест: икс и еще один икс. Секрет заключался в скорости. Первую вспышку Молнии еще можно было парировать, предсказав выпад. Вторая не блокировалась никак – она опережала не только движение, но и мысль противника. Кроме мастерства, Молния Агаты требовала очень прочного и очень легкого клинка. Именно таким был Глас Зимы.
– Я думал о Молнии Агаты, – сказал Эрвин.
– Ага, – ответил кузен с видом одобрения.
– Пусть покажет, – шепнула альтесса.
– Продемонстрируешь?..
Роберт оценил пространство комнаты и счел показ безопасным. Поставил канделябр со свечою на край стола; с прежним трепетом обнажил Глас Зимы, сделал несколько пробных взмахов и выпадов. Потом начал раскручивать клинок перед собою, будто сражаясь с незримым противником. Вот невидимка рубанул его слева – Роберт парировал и провел ответную атаку. Вот невидимка отбил ее, Глас Зимы отскочил от блока, взметнулся вверх, выписал дугу над головою. Роберт шагнул к столу и хлестнул мечом. Не ударил, не рубанул – именно хлестнул, будто держал не сталь, а кнут.
Клинок исчез. Пропал над головой кайра – блеснул внизу, у самой столешницы, – сверкнул под потолком – и снова внизу. Роберт отшагнул назад, вынул из воздуха возникший заново Глас Зимы, принял защитную позицию. Свеча распалась на три равных части: съехала вбок верхушка, отпала серединка, а низ остался в канделябре, срезанный гладко, как масло.
– Ухххх!.. – выдохнула альтесса.
Роберт убрал меч в ножны.
– Когда начнем, кузен?
Не теряя времени, Эрвин приступил к тренировкам в тот же день, а продолжил следующим, и следующим, и следующим. Он отдавался учебе с удовольствием – собственно, любое дело во дворце лорд-канцлер Эрвин Ориджин делал в свое удовольствие, либо не делал вовсе. Он выбрал простой, но чертовски изящный тренировочный костюм; ходил в фехтовальный зал не утром, и не вечером, а перед обедом – когда придворные барышни непременно заметят его в пути. С небрежной учтивостью кланялся, придерживая Глас Зимы (и тем акцентируя на нем внимание), ронял невзначай что-нибудь о фамильных приемах или традициях Севера.
Конец ознакомительного фрагмента.