Глашенька
Шрифт:
– Я не об этом. За что тебя посадили?
– Не все ли равно?
Он поморщился.
«Тебе – не все ли равно?» – означал его вопрос.
– Мне – не все равно, – сказала она.
– Это долго рассказывать.
– Я не спешу.
– Не в спешке дело. Скучно это. Ну, с властью не поладил – больше сажать меня было не за что. Или…
Лазарь замолчал, словно споткнулся.
– Что? – спросила Глаша.
– Или, думаешь, было за что?.. – тихо проговорил он.
На этот вопрос ей легко было ответить.
– Думаю, не было, – сказала
Улыбка мелькнула на его губах. Правда, тут же и исчезла, но была ведь все же.
– Ты хорошая, – сказал он. – Книжная девочка.
– А я в дороге вспоминала, что ты меня так называл. – Она улыбнулась, но сразу же помрачнела. – Только ничего в этом нет хорошего. Я ведь тебе даже еды толковой не привезла. В голову мне это не пришло. В последний момент спохватилась, да и то не сама, а подсказали. Купила, что под руку попалось. И сигареты… не те…
И тут вдруг что-то дернулось у нее внутри, оборвалось – и слезы хлынули из ее глаз потоком. Она вскрикнула, руку положила на горло, словно пытаясь остановить этот поток, но не смогла и махнула рукой, задрожала, закрыла руками лицо… Да что же это с нею вдруг?! Ну, она плакала, когда его увидела, – от счастья, и это было понятно, но то, что творилось сейчас, не было понятно совсем.
Глаша рыдала, сотрясаясь всем телом, и ничего не могла с собой поделать.
Если сама она не ожидала от себя таких отчаянных слез, то Лазарь не ожидал и подавно.
– Глашенька, что?! – Он пытался отнять от лица ее руки, заглянуть ей в глаза. – Что случилось, скажи!
– Я… я всю твою жизнь… разрушила!.. Все придумывала – так должно быть, этак не должно, выстроила что-то… выдуманное! Как могла от тебя уйти, где мое сердце было?! Себя обманывала – кого винить? А ты… один был… И мама твоя… тогда умерла… Один!.. Книжная девочка!.. Дура, эгоистка!
Последних своих слов она уже не слышала. Лазарь обхватил ее за плечи и сжал так, что из нее едва душа вон не вылетела.
В глазах у нее потемнело. Она чуть не задохнулась. Может, это на нее только и подействовало. По-хорошему, он пощечину должен был ей дать, чтобы привести в чувство. Но не смог, наверное.
Лазарь разжал руки. Глаша отдышалась. В глазах у нее просветлело. Она хотела что-то сказать ему, извиниться за дурацкую истерику – и не успела.
Странный, страшный звук вырвался у него из груди – стон страшный. Он подхватил ее на руки – ей показалось, что она ударится сейчас головой о потолок. Но он только перенес ее – не перенес, а, кажется, просто перебросил – на кровать.
На нем были какие-то бесформенные черные штаны. Он не разделся, а только расстегнул их и сразу же упал на нее, вдавил в кровать. Она еле успела ноги под ним раздвинуть. Ей больно должно было стать, так обрушилось на нее все его огромное, тяжелое тело. Но не боль почувствовала она в эту минуту – не боль!
Пронзительное, сильное желание взорвало ее изнутри, мгновенно иссушило губы, жаром залило щеки.
Если бы Лазарь, разрывая
И оба они замерли наконец, сплетаясь, содрогаясь – молча, потому что уже и крика им не хватало.
Глава 10
– Ну, разденься теперь.
– Да. Прости. Совсем я что-то… Человеческий облик потерял.
– Не потерял. Но разденься. Или не хочешь?
– Хочу, милая.
– А я тебя сама раздену. Можно?
– Можно.
Да, все его черты стали жестче, резче – не только лица, но и тела. Глаша раздевала его и сразу же целовала открывающиеся ей плечи, руки, ноги… Он вздрагивал под ее поцелуями, дыхание его сбивалось. Когда она прикоснулась губами к его животу, Лазарь удержал ее.
– Подожди, – сказал он. – Подожди, подожди. Дай на тебя посмотреть. А то снова меня снесет, тебя и разглядеть не успею.
Глаша засмеялась. Очень смешно он объяснил, что с ним было и что может быть снова.
Она перестала целовать его живот и села с ним рядом. Он лежал перед нею, такой большой, такой прекрасный. Голое его тело казалось ей ослепительным. Она даже глаза прикрыла на секунду, но тут же открыла снова: жалко было не видеть его, хоть бы и секунду.
– Ну так смотри, – сказала Глаша. – Вот я.
– Ну так разденься, – потребовал он.
– А так неинтересно?
– Всяк интересно.
Не дожидаясь, пока она разденется, он сам стал раздевать ее – все снимал, что разорвать не успел. Когда Глаша чувствовала, что его руки прикасаются не к одежде ее, а прямо к телу, то ей хотелось, чтобы они к ее телу примерзли. Но это было невозможно: обоим было жарко, какое уж тут примерзнуть!
Наконец они оба от всего лишнего избавились – одежда лежала на полу.
Глаша легла рядом с Лазарем, положила голову ему на плечо. Он согнул руку, коснулся ее волос. Они полежали минуту молча, слушая друг друга. Они много говорили друг другу вот так, без слов.
– Я ведь думал, мертвый уже, – сказал он.
– Ну что ты!..
– Думал, Глашенька, думал. Уверен был.
– Прости меня.
– А ты всякие глупости брось. Что ты себе выдумала? Жизнь мою она разрушила… Глаша! – Лазарь порывисто сел. Волнение его было таким сильным, что она испугалась. Но он не заметил ее испуга. – Глаша! – повторил он. – Я ведь, когда ты ушла… Как я себя возненавидел, если б ты знала! Всего себя как есть увидел, всю свою жизнь. Что ж я делаю? – подумал. Что со своей жизнью сотворил? Про твою мне подумать было страшно, но и со своей, со своей?! От нерешительности, от страха, может, да что теперь разбираться, поздно теперь!