Главная роль 2

Смолин Павел

Империя привычно ничего с проблемой не делает. Да и что с ней сделаешь? Первое время наркоманы будут лютовать, потом нечистые на руку аптеки осознают перспективы, прикормленные таможенники станут закрывать глаза на некоторые ящики, а потребители научатся «не палиться» — получится почти нормальная жизнь с нюансами. Как бороться? Даже расстрелы не всегда помогают — мы же не Филиппины, у нас три четверти территории сухопутная граница. А поручу-ка я это дело Синоду! Пусть церковные «оперативники» совершают контрольные закупки, открывают специальные монастыри для реабилитации и проводят с населением разъяснительную работу. Решено — отправлю Александру

письмо с такой инициативой, он сейчас тоже поди репу чешет и думает, как бороться с ранее неведомой напастью.

В дополнение к телеграмме пришлось ответить на привычную кипу писем от родни. Польза от этого есть — я потихоньку знакомлюсь с Романовыми, и пока впечатления вполне положительные — они меня обильно хвалят, а девичья часть очень переживает за мою внезапно проснувшуюся большую любовь.

Разобравшись с русскоязычной почтой, я пригласил Оболенского, и мы засели за письмо Маргарите Прусской.

— «…постараюсь посетить вашу прекрасную страну при первой же возможности».

— Суховато, — оценил князь.

— Продиктовано тоном ее письма, — развел я руками. — Предполагаю вмешательство сверху — либо Его отцовское Величество, либо Вилли. Признание было принято в качестве дипломатического сигнала, и Маргарита от этого на меня несколько обижена. Нужно сбавить напор и подождать, пока время и собачка сделают свое дело.

— Разумно, — принял он аргумент.

Следующие два часа ушло на изучение немецкого. Мозг — он же немножко мышца, и, если его тренировать, будет работать хорошо. Голова у Георгия тренированная, а я не ленился в прошлой жизни, поэтому пользоваться предоставленными мощностями умею — это дает хороший прогресс. К прибытию в Германию — а это минимум через полгода, я уже смогу почти свободно общаться с будущей супругой.

Уроки были прерваны обедом, после которого мы оставили Иркутск на два дня — гастролировали по окружающим деревням, населенным в основном казаками. Согласно указу Николая I — и спасибо Андреичу за то, что рассказал мне об этом — русский цесаревич является почетным атаманом всех казачьих войск, а значит с казаками мне дружить долго и плотно. На Дальнем Востоке получилось очень удачно, и этого задела мне хватит надолго — достаточно оделять таких универсальных юнитов регулярным вниманием да обучать петь песню «Конь» группы Любэ — мой прошлый отец много эту группу слушал, и теперь я за это ему благодарен.

В Манчжурию отсюда успели уйти многие — снимались с места целыми сёлами. Оставшиеся переделили оставшуюся землю, так что хорошего настроения было хоть отбавляй: засеянными полями, как бы парадоксально для почти крестьян не звучало, переселенцы решили пренебречь. Копытный скот старались уводить с собой, а вот хрюшек продали соседям с хорошей скидкой — удивительной величины «подъемные» легко компенсируют потери. Прикольный эффект получается — делаешь полезное в одном месте, а хорошо от этого становится в нескольких.

Во время непременных на таких встречах маневров казаки из Конвоя хвастались «Японской конной забавой», с легкой душою стреляя по прицепленному к лошади мешку из револьвера. Мне это ОЧЕНЬ не нравится, потому что мы потеряли так пару лошадей — возмещать стрелкам пришлось из своих — и сломали несколько костей. Мужики, однако, слезно просили не запрещать такое веселье, и я пообещал — до первого человеческого трупа. Пока обошлось.

Портфель моих японских акций за эти дни почти удвоил свою цену. Для меня это статистическая погрешность, но механизм

понятен — как только подвернется возможность самолично создать «инсайд», сразу же воспользуюсь.

Последние два дня в Иркутске получились продуктивными: я разрезал ленточку понтонного моста, проехался по нему первым и пообещал, что когда-нибудь понтоны заменит нормальная, железобетонная конструкция. Медицина тоже не осталась без внимания — выздоровление Андрея и гнойных больных из местных больниц в целом закончилось, и в газета появились соответствующие статьи. Производство «сибирия», равно как и масок, до моего отъезда наладить успели — масок пошили двадцать тысяч — я на такой объем и не рассчитывал — а остальное будет поступать в западные губернии по мере готовности. Целебного порошка со мною и всей шестеркой докторов поедет четыре килограмма, а остальное, опять же, будет поступать по мере готовности.

Титул князя для Второва обошелся мне дорого — Александр подмахнул, но с условием, что это первый и последний раз. В коллежские асессоры мне «возвышать» можно, но редко и за исключительные заслуги. Что ж, на такую жертву я пойти готов. «Кейс» с Александром Федоровичем, тем не менее, под «исключительные заслуги» подходит — прямо об этом в газетах не писалось, но у читателей все равно сложилось впечатление, будто это именно он, еще до моего прибытия, начал суетиться с масками и давать денег на работу над стрептоцидом. Буду лепить из Александра Федоровича образцово-показательный пример социально ответственного, гуманного и патриотичного купца — мне это понадобится для опосредованного давления на особо жадных его коллег. Будут завидовать, будут стараться ставить палки в колеса, но на то оно и княжеский титул — князю, пусть и не природному, мешать хочется уже не так сильно, как обычному, пусть и очень богатому, купцу. Александр это понял, но больше так делать нельзя — родовитые и бесполезные обижаются. Так же впредь мне надлежит поменьше трубить через СМИ, потому что царь может уже объявленную инициативу «зарубить» в чисто воспитательных целях — чтобы я не зарывался. Принял, учел, зарубил на носу.

Иркутск провожал меня толпами на улицах, которым совсем не мешал теплый летний дождик. Народ, даже наделенный высокими чинами, не стеснялся плакать — для многих из них проведенные неподалеку от цесаревича дни станут самыми яркими в жизни, и лично мне это приятно. Не прощаемся, господа — жизнь длинная, а мир лишь кажется таким большим — на самом деле он уготовил каждому из нас череду встреч и расставаний, часть которых можно с легкой душой приравнять к проведению и внести в собственную личность созидательные изменения.

Аккуратно закрепив церемонию прощания при помощи фотографий и трогательной главы в «летописи», мы со спутниками погрузились на пароход, и, жизнерадостно пуская дымы в темное от тучек небо, отправились дальше, не забывая махать руками оккупировавшим берега людям.

* * *

Письма — это такая штука, которую приходится ждать. Порой — неделями. Однако общаться всем хочется, а потому с какого-то момента возникает забавный эффект: письма приходят и уходят ежедневно, и из-за этого мне приходится держать специальную тетрадку с таблицей: каждое письмо порождает новую строку — дата, адресат, основные тезисы. Избалованному перманентным доступом к сети мне первое время это казалось жутко неудобным и раздражало, а теперь ничего — привык, и даже научился испытывать от эпистолярного жанра удовольствие.