Главная роль 5
Шрифт:
По окончании награждения состоялся бал — без него в эти времена никак. Для многих гостей Премия — единственный способ попасть на тусовку в Зимнем с участием верхушки Империи, и реакция закономерная: стеснение, восторг, расправленные плечи — по заслугам сюда попал, не по блату или праву рождения. Блат, конечно, тоже некоторого труда требует, но часто зависит от попадания в нужное место в нужном времени. Право рождения вообще в моих глазах ничего не стоит — ты же сам ничего не сделал, а значит и поводов гордиться у тебя нет. Потом, когда право рождения подтвердишь конкретными полезными делами, тогда да, можешь честно заявить, что «чести семьи» не опозорил, а полученный при рождении кредит социально-экономических привилегий не спустил на красивые тусовки и пороки, а использовал по назначению. Самые ценные достижения —
Бал окончился в девять часов вечера — нам всем нужно набраться сил перед завтрашним днем. Натянуть «Премию Романовых» на рабочих, купцов, промышленников и крестьян при желании можно было бы, но это не совсем правильно. Наука и культура не то же самое, что экономические движухи, а значит будет логичным соорудить премии другие — завтра Император будет вручать подданным ордена Героев труда (для рабочих и землепашцев), орден Афанасия Никитина (купцам) и орден Николая Ивановича Путилова заводчикам и промышленникам. Двенадцать лет назад Николай Иванович нас покинул. Не то чтобы вся Империя ему промышленным комплексом была обязана, но мы с Госсоветом и лично Александром сошлись во мнении, что назвать премию в его честь достойно — в народной памяти Путилов остался деятельным, полезным и человечным. Хороший пример для подражания.
Поднимаясь по лестнице к апартаментам, я заметил неладное и прервал нашу с Марго милую беседу на тему богатства Родины талантами вопросом:
— Ты бледновата. Нездоровится?
Смущенно улыбнувшись, Маргарита слегка порозовела щечками и отвела глаза:
— То, что обычно случается у меня каждый месяц, не случалось уже две недели и три дня. Все хорошо, но я чувствую легкую дурноту.
В душе поднялась крышесносящая волна эйфории. Не удержавшись, забив на свидетелей, я подхватил пискнувшую супругу на руки и во всеуслышание заявил:
— Как же я тебя люблю!!!
Глава 25
Весна потихоньку обступала Родину, чтобы в нужный момент как следует охватить города и веси своими теплыми руками и согреть пахнущим оживающими деревьями, капелью и вспаханными полями дыханием. Солнышко с каждым днем дарило больше тепла, крыши домов откликались на это звонкой капелью, воздух наполнился кошачьими серенадами и пением возвращающихся из теплых краев птиц.
Чувствовали поступь Весны и люди — дети пускали по ручьям кораблики, коробейники переобулись из валенок в сапоги, солидные господа пересели из отапливаемых карет в брички и тарантасы, господа менее солидные начали предпочитать пешие прогулки извозчикам. Служивые люди по привычке пересчитывали деньги в кубышке, тоскливо взирая на потертые «летние» мундиры — латать уже нечего, придется шить новый. Они же посреди процесса вспоминали, что «пошивочную» компоненту жалования им батюшка-цесаревич нарастил и расправляли плечи пошире: чуть больше ценят нынче «маленького человека» из чиновничьей и армейской среды, и дальше, говорят, станет еще лучше, но взятки брать придется перестать — от этой непривычной мысли многие потеряли покой.
Так-то у меня возникала мысль шить мундиры стандартных размеров и просто выдавать их служивым, но понимания я не встретил вообще ни у кого: это же просто униформа, это — мундир! За ним тысяча лет русской государственности стоит, и сидеть мундир на государевом человеке должен так же ладно и крепко, как сам Император на троне. Не человек мундир красит, а мундир человека под себя прячет так, что и не найдешь — остается только функция. Актуально для чиновника любого ранга, если чин им получен не в качестве поощрения за заслуги — как Менделеевым, например. Вынь человека из мундира, отбери у него казенную печать, и останется самый что ни на есть обыкновенный
Потому и должен государев человек мундир свой почитать, носить бережно, ушивать и наращивать по мере надобности да класть заплатки на протертые локти — мундир в тебе, уважаемый коллежский асессор, главная нынче ценность. Верно это и для меня с поправкой на атрибуты. Были Шапка Мономаха, Держава да Скипетр, а если оплошаю станут маузер, трубка и фуражка. Традиция — с ней не поспоришь, и монархия так или иначе возродится. Де-факто — по документам совсем не она. Потеряет свое сакральное значение и мундир — будут выдавать государевым людям фабрично изготовленные комплекты, и как он сидит всем станет все равно. Не «булкохруст» я, прекрасно вижу минусы нынешнего устройства общества, но вижу и огромный общественный запрос на толкового царя. Вижу запрос на сохранение чести и достоинства на всех уровнях. Нельзя государство ломать — от этого всем становится только хуже. Что я, без слома Традиции поликлиник, школ, квартир и ДК не настрою? «Царь-бомбу» мне ученые не сделают? Товарища Гагарина (я его обязательно найду!) в космос не запустим? Еще и качественнее получится — патриотизм в эти времена в головах ценнейших кадров страны крепко стоит, и часто выигрывает у личного благополучия: немало за время своего пребывания в этом мире слышал историй, как к какому-нибудь Кулибину на мягких лапах подкатывали зарубежные рекрутеры с солидными грантами и соцпакетом, но получили лишь твердый отказ. Мне таких деятелей специальные люди в отдельный списочек заносят — патриотизм должен работать в обе стороны: человек добросовестно служит Родине, а Родина ему за это выдает прямые и опосредованные плюшки.
Увы, не все так радужно, и в каждом обобщении есть прискорбная доля исключений — с одним из них этим погожим мартовским утром, под приглядом сидящих на крыше армейского склада ворон, мы с Военным министром и столкнулись.
— И как это понимать?! — взревел Петр Семенович Ванновский.
Вороны осуждающе каркнули — пришел тут, понимаешь, мешает тварям божьим весну встречать. Пришли мы сюда по делу — как я и обещал Александру, выдернул Петра Семеновича на внезапную проверку материальной части. Склад на окраинах Петербурга, считай перед носом, однако первый же попавшийся под руку сапог из ящика около входа с печальным треском порвался в моих руках, обнажив старую добрую бумажную подошву.
Каптенармус, Николай Оскарович Гартман, тощий и длинный русский немец в третьем поколении и пенсне, нашему визиту конечно же не обрадовался — если незваный гость хуже татарина, то внезапно нагрянувшее начальство хуже нашествия чумных крыс. Непосредственный начальник тоже есть — командир части, полковник Савельев, грузный сорокалетний мужик с бакенбардами и не до конца сгибающимся мизинцем левой руки — осколок турецкого снаряда неудачно (или удачно — жив и почти цел) поймал.
— Не могу знать, ваше высокопревосходительство! — образцово-показательно вытаращив на начальника глаза и вытянувшись в струнку, проорал полковник и переадресовал вопрос. — Как это понимать, господин каптенармус?
Отзеркалив позу и тон, Гартман решил скопировать и содержание:
— Не могу знать, ваше высокоблагородие!
«Вассал моего вассала — не мой вассал» в армии соблюдается, и орать непосредственно на «каптера» Военному министру не по рангу: для этого полковник есть, ему и жалование за это платят. Я, как И. О. Императора, теоретически могу орать на кого угодно, но по частично писанному социальному договору делать этого не стану — это же потеря лица, а Высочайших нервов на всех не напасешься.
Где-то там, на плацу, унтер-офицеры выстраивали солдат для Высочайшего смотра. Сдавленные матюги, звуки оплеух, грохот впопыхах роняемых вещей и отчаяние в достигающих моих ушей командах исчерпывающе демонстрировали, насколько непросто армии даются реально неожиданные проверки. До недостаточно сияющих блях и сапог мне дела нет — просто поговорю с мужиками, они солдатскую лямку честно тянут, в отличие от тех, кто отправится в острог уже сегодня. Не помешали им честь и чувство долга бюджет военный пилить, зато про патриотизм, больше чем уверен, рассуждать очень любят.