Главная роль Веры Холодной
Шрифт:
– Какая вы милая… – вырывалось между приступами смеха. – Простите меня, но… Вы просто чудо, Вера!.. Тайные совещания… Вы еще подпольную типографию предложили бы устроить…
– А хотя бы и типографию! – с вызовом ответила Вера, подливая тем самым масла в огонь.
– Вы прелесть! Прелесть! – продолжала смеяться Эмилия.
Приоткрылась и тотчас же закрылась дверь. «Не подслушивают, как же!» – иронически подумала Вера.
Она внимательно наблюдала за Эмилией, чутко улавливая малейшие движения, мельчайшие нюансы, напряженно вслушивалась в угасавший понемногу смех, но ни капли фальши уловить так и не смогла, хоть и очень старалась. Смеялась Эмилия искренне,
Пора было выправлять ситуацию, причем так, чтобы (боже упаси!) не поссориться ненароком с госпожой Хагельстрем, хорошим человеком, делающим очень нужное дело. Вдобавок Эмилия, судя по всему, близка с Эрнестом Карловичем, тот был давним клиентом Владимира и оттого сдавал ему квартиру в своем доме на Пятницкой (одном из своих многочисленных домов) на льготных, донельзя благоприятных условиях. «Дешевле только даром», – шутил Владимир. С какой стороны ни посмотри, а заканчивать разговор следовало миром, к обоюдному удовольствию. К подобному повороту событий Вера была совершенно не готова. Она готовилась убеждать, доказывать свою решимость, свою полезность, но не предполагала, что над ней станут смеяться.
Эмилия помогла «выправить» ситуацию – вдруг осеклась, испуганно посмотрела на Веру и спросила:
– Вы на меня не обиделись, дорогая моя? Я иногда бываю невыносимо несдержанной. Я не хотела вас обидеть и нисколько…
– Все хорошо, – спокойным, доброжелательным и немного печальным тоном сказала Вера. – Это я была невыносимо глупой. С детства зачитывалась авантюрными романами, мечтала жить в средневековой Франции или Англии… Вот до сих пор все никак не повзрослею! Простите…
– Нет, это вы меня простите…
В знак примирения выпили еще по чашке чая вдобавок к двум первым. Вере чая совсем не хотелось (того и гляди – из ушей польется), но и отказаться было неловко. Откажешься – дашь понять, что затаила обиду.
Эмилия, довольная, что Вера не сердится, тараторила без умолку. Рассказала про свои грандиозные планы. «Спустя год все работницы в Москве будут нашими, а там мы и до гимназисток доберемся!» Также рассказала про Эрнеста Карловича, который, желая поправить свои пошатнувшиеся дела, купил на заемные средства акции Ленских золотых приисков, и теперь его дела настолько пришли в упадок, что приходится продавать сразу три дома, чтобы рассчитаться с кредиторами. Вера поинтересовалась, не входит ли в число продаваемых их дом, но Эмилия успокоила ее, сказав, что pauvre [60] Эрнест продает три самых больших своих дома, в число которых дом на Пятницкой не входит.
60
Бедняга, бедный (фр.).
– Мало Эрнесту было печали, так у него еще лучший дом, что в Курбатовском переулке, пострадал от недавнего наводнения. По стенам пошли трещины, жильцов пришлось выселять, квартиры опечатывать. Слава богу, что фундамент не пострадал и после ремонта дом может быть снова заселен. Но убытки колоссальные! Эрнест вчинил иск городу об убытках, потому что разлив речки, проходившей в трубе возле дома, стал возможным из-за небрежной постройки самой трубы, но я боюсь, что он ничего не получит. Спишут все на чрезвычайные обстоятельства, буйство стихии…
Вера сразу же увязала в уме пошатнувшиеся дела с посещением раутов госпожи Цалле и спросила, давно ли Эмилия с Эрнестом Карловичем там
– У нас с Вильгельминой Александровной схожие взгляды на роль женщины в обществе, – сказала Эмилия. – Она – классический пример свободной деятельной европейской женщины. Живет одна, нисколько не стесняясь своего одиночества, даже напротив – отчасти гордится тем, что свободна и никто ей не указ. Управляет крупной первоклассной гостиницей, причем управляет так, что любо-дорого посмотреть. Время от времени делает весьма значительные пожертвования на нужды Лиги. Весьма достойная женщина. Это я вам говорю при всей своей нелюбви к немцам! Причем в некотором смысле ее взгляды совпадают с вашими.
– Неужели? – удивилась Вера. – В чем же?
– В том что она, подобно вам, сторонница различных… э-э… решительных мер, – улыбнулась Эмилия. – Тоже, небось, любит авантюрные романы. Убеждает меня в том, что выступлениями и диспутами мы многого не добьемся, нужна встряска, сотрясение основ. Она не была в Москве в девятьсот пятом году и не видела, чем может обернуться это сотрясение, вот и заблуждается…
«Не заблуждается, – подумала Вера. – Нисколько не заблуждается, а готовит почву для грядущих беспорядков. На случай войны. Почему бы не устроить смуту среди женщин в тылу?»
Расстались с Эмилией если не подругами, то хорошими знакомыми. Под самый конец Эмилия вспомнила о том, что иногда Лига устраивает благотворительные театральные представления, сбор от которых идет в пользу нуждающихся женщин, и пообещала «иметь в виду» Веру. Это обещание Веру совершенно не обрадовало, поскольку выглядело насмешкой над ее мечтами. Мечтать о большой, настоящей сцене для того, чтобы участвовать в благотворительных постановках, которые тетя Лена язвительно (и совершенно справедливо!) называет «вариациями на тему Лебедя, Рака и Щуки», намекая на то, что их участники играют вразнобой. Еще чего! Про такое говорят «разменять мечту на медные копейки». Но пришлось улыбаться и делать вид, что млеешь от такой перспективы.
«Что наша жизнь? Игра!»
15
«В Ялте арестован прибывший сюда из Москвы аферист Качаровский-Хлындин, который открыл среди местных обывателей подписку на устройство городского трамвая, в котором здесь уже давно чувствуется острая необходимость. Собрав около 20 тыс. рублей, Качаровский-Хлындин попытался скрыться, но при попытке сесть на пароход, отходивший в Севастополь, был задержан полицией».
По выходным Владимир читал за завтраком газеты более обстоятельно, чем по будням. Не просматривал бегло, а подолгу останавливался на каждой странице и время от времени зачитывал Вере избранные места.
– Послушай-ка, это интересно. «Вчера в Москве во владении купеческого общества на Маросейке найден старинный клад, который, если судить по некоторым датам, был зарыт в землю при Борисе Годунове. Один из рабочих, рывший канаву под фундамент строящегося здания, на глубине четырех аршин нашел в земле небольшой дубовый сундук, порядком истлевший. От удара лопаты сундук раскололся, и из него высыпалось множество серебряной и медной монеты, общим весом около пуда. Монеты переданы в Московское археологическое общество. Рабочему, нашедшему клад, председателем общества Уваровой обещано денежное вознаграждение…» Сколько именно, не указано. Но за полпуда старинной монеты можно и пятьдесят рублей выплатить.