Главная роль Веры Холодной
Шрифт:
– Нет, слава богу, не заподозрили. Но вышло так, что я пригласила человека в «Альпийскую розу» и в тот же вечер его убили… Какая-то нехорошая связь прослеживается, есть повод для сплетен и домыслов… Во всяком случае, сосед уже упрекнул меня…
Вера нарочно изображала смущение и говорила сбивчиво, уповая на то, что собеседник уже пьян и слишком критично к ее словам не отнесется. Во всяком случае, не скажет: «Что за чушь? Успокойтесь и забудьте! Какие тут могут быть упреки?»
– Это может бросить тень на репутацию моего мужа… И вообще – настораживает… Я видела, как Бутюгин уходил вместе с князем,
– Он бывает повсюду, где только его принимают, – заметил Вшивиков. – За вечер успевает в несколько мест. Только я, кажется, не говорил, что князь идиот, не так ли?
– При чем тут это? Разве я назвала его идиотом?
– Только идиот будет покидать общество в компании жертвы перед убийством! Скорее всего Чишавадзе сразу по выходе перехватил у вашего Бутюгина деньжат и был таков. На людях, знаете ли, не так удобно просить взаймы, как наедине. Не убивал он, бросьте вы эту идею. Простое совпадение.
– Совпадение? – переспросила Вера. – Странно как-то получается. Слишком много совпадений связано с «Альпийской розой». То поэт Мирской-Белобородько умрет, выпив шампанского, то его брат в гостиничном номере повесится, то композитора Мейснера на Чистых прудах зарежут, то инженера Бутюгина в Скатертном… И все покойники имеют отношение к «Альпийской розе». Один в ней стихи читал, другой скандал устроил, третий завсегдатаем был, четвертый впервые там оказался…
С Вшивиковым произошла странная метаморфоза. Он побледнел, как-то враз протрезвел, взгляд стал ясным и немного напряженным, на скулах заходили желваки, рука, потянувшаяся было к графинчику, сжалась в кулак и легла на стол.
– Кто вы, Вера Васильевна? – тихо спросил он. – Почему вы всем этим интересуетесь? Какова ваша цель? Для кого вы стараетесь?
– Какие непонятные вопросы вы задаете, Александр Никитич! – попробовала возмутиться Вера, но Вшивиков уже вставал из-за стола, успев надеть соломенное канотье, которого до сих пор Вера не заметила, должно быть, оно лежало на задвинутом под стол стуле и было прикрыто скатертью.
– Счастливо оставаться! – с какой-то непонятной иронией сказал он, кладя на стол мятый рублевый билет, и пошел прочь.
Отойдя шага на три, вернулся, схватил одной рукой с тарелки оба остывших пирожка и теперь уже ушел совсем.
Вера неторопливо съела варшавский струдель (тот же яблочный пирог, только с изюмом), расплатилась и попросила позволения поговорить по телефону. На чай она оставила целый полтинник, поэтому была тут же проведена к аппарату, висевшему «за кулисами» в коридоре, который вел на кухню. Немысский, неугомонная душа, оказался не дома, а в конторе. Узнав, кто звонит, обрадовался и сказал, что у него есть важные новости и что он сегодня будет на службе допоздна. Вера пообещала скоро приехать.
17
«Городской управой принято решение о ежегодной съемке панорамы Москвы. Панорама будет сниматься с различных возвышенных точек, откуда открывается хороший обзор. Съемка нужна для того, чтобы иметь возможность судить о тех изменениях, которым постепенно подвергается Москва, и оставить свидетельство о них потомкам. Городское фотографическое общество
С Остоженки Вера не сразу отправилась в Грузины, а заехала на Мясницкую, в известный всей Москве оружейный магазин Тарнопольского, поставщика Императорского общества охоты и ряда других обществ. Там после получасовых мытарств и сомнений она приобрела за девять с полтиной восьмизарядный бескурковый револьвер весом всего в полфунта и длиной в пять дюймов, так называемый карманный, и коробку патронов 320-го калибра.
– Вам московских по рупь семьдесят за сотню или за два рубля двадцать пять копеек от «Селье и Бело»? – спросил вальяжный приказчик.
По тону его Вера поняла, что московских по рупь семьдесят лучше не покупать, и ответила:
– Я возьму те, что от «Селье и Бело».
Когда взяла коробку с патронами в руки, поняла, какого дурака сваляла, потому что та была тяжеленной и не помещалась в сумочку. Приказчик, уловив Верино замешательство, забрал у нее коробку, обернул розовой бумагой, так, чтобы не было видно надписей, перевязал в три оборота крепкой бечевкой, а сверху еще и намотал так, чтобы руку сильно не резало. Со стороны могло создаться впечатление, что Вера несет коробку с пирожными, настолько тяжелыми, что ее набок перекосило. «Зато надолго хватит», – успокоила себя Вера, совершенно не представляя, как надолго может хватить ей ста патронов. Честно говоря, она вообще не собиралась стрелять из револьвера, а покупала его только для острастки, но все получилось само собой – приказчик предложил, она выбрала. Да и глупо покупать револьвер без патронов. Стрелять необязательно, а зарядить надо, ведь по револьверу сразу видно, заряжен он или нет.
Тяжелую коробку Вера оставила у «швейцара» – крепкого мужчины в штатском костюме, что сидел у входа. Сказала, что заберет, когда будет идти обратно. Немысский же сразу углядел в сумочке револьвер (чего удивляться, глаз наметан), попросил показать и сильно расстроил Веру, сказав, что подобная «штукенция» годится только на то, чтобы пугать ворон.
– Я бы вам посоветовал приобрести «бульдог» или «кобольт», – сказал он тоном знатока. – Они гораздо удобнее и надежнее.
Вера обиженно заметила, что выбирала револьвер как раз для того, чтобы пугать, и с таким расчетом, чтобы его можно было бы носить в сумочке или ридикюле.
– Кобура, знаете ли, не слишком подходит к женским платьям, – ехидно сказала она, глядя прямо в глаза Немысскому.
И, не удержавшись, добавила, что «некоторые», вместо того чтобы давать запоздалые советы, могли бы проявить заботу о сотруднице и снабдить ее удобным надежным оружием. Нет же, обо всем приходится думать самой.
Немысский смутился, забормотал что-то в свое оправдание, но Вера посмотрела на свои часики, давая понять, что она торопится, и перешла к делу.
– Кто станет первым рассказывать новости? – спросила она, намекая, что и у нее есть что рассказать, ведь во время телефонного разговора она этого сообщить не успела.