Главная улица
Шрифт:
Ей казалось, что ее замужние подруги преувеличивали свое чувство к детям. Но когда она работала в библиотеке, дети стали для нее индивидуальностями, гражданами, предъявляющими свои права и одаренными своим, особым чувством юмора. В библиотеке она не могла уделять им много времени, зато теперь узнала, какое изумительное чувство испытываешь, серьезно осведомляясь у Бэсси Кларк, оправилась ли ее кукла от ревматизма, или беседуя с Оскаром Мартинсеном о том, как занятно было бы отправиться ставить капканы на мускусных крыс. Порой у нее мелькала мысль: «Как чудесно было бы иметь своего ребеночка! Я хочу ребеночка. Малюсенького!.. Но нет, не теперь! У меня еще столько
Она сидела дома. Прислушивалась к сельским звукам, везде на свете одним и тем же — и в джунглях и в прерии; звукам простым и полным таинственности: лаю собак, самодовольному кудахтанью кур, крикам резвящихся детей, хлопанью выбивалки по ковру, шуму ветра в тополях, стрекотанию кузнечиков, шагам на тротуаре, задорным голосам Би и рассыльного из бакалейной лавки на кухне, ударам молота по звонкой наковальне и отдаленным аккордам рояля.
Не меньше двух раз в неделю она выезжала с Кенникотом за город стрелять уток на позолоченных закатом озерах или навещать пациентов, которые смотрели на нее, как на важную даму, и благодарили за журналы и детские игрушки. По вечерам она ходила с мужем в кино, где их бурно приветствовали другие пары; или, пока не похолодало, они сидели на крыльце, перекликаясь со знакомыми, проезжавшими мимо в автомобилях, или с соседями, сгребавшими листья. Пыль золотилась в лучах заходящего солнца; улица наполнялась горьковатым запахом сжигаемых листьев.
Но она смутно жаждала иметь кого-нибудь, с кем она могла бы делиться мыслями.
Однажды, когда она коротала за шитьем послеобеденные часы и, скучая, ждала, не зазвонит ли телефон, Би доложила о приходе мисс Вайды Шервин.
Если бы вы пристально вгляделись в Вайду Шервин, то заметили бы, что, хотя у нее живые голубые глаза, но на лице уже появились тонкие морщинки, что кожа пожелтела, или, вернее, выцвела; вы заметили бы, что грудь у нее плоская, а пальцы огрубели от иглы, мела и пера; что блузка и платье у нее самые будничные, из простой материи, а шляпа, слишком сдвинутая на затылок, открывает сухой лоб. Но в Вайду Шервин никто не вглядывался пристально. Да это и невозможно было. Ее необычайная подвижность скрывала ее словно дымкой. Она была проворна и деятельна, точно белка. Пальцы у нее так и порхали. Ее симпатия проявлялась бурными вспышками. Она всегда сидела на самом краешке стула, стремясь быть ближе к слушателю, чтобы заражать его своим энтузиазмом и оптимизмом.
Влетев в комнату, она выпалила залпом:
— Боюсь, вы считаете некрасивым со стороны учителей, что они как будто не проявили желания сблизиться с вами. Но мы хотели дать вам немного освоиться здесь. Я Вайда Шервин и в меру сил преподаю французский, английский и еще некоторые предметы в средней школе.
— Я была бы рада познакомиться с учителями. Я ведь была библиотекаршей…
— О, вам незачем рассказывать! Я знаю о вас решительно все! Просто ужас, как много знаешь в этом городишке, начиненном сплетнями. Вы нам очень-очень нужны. Это милейший и честнейший городок (а разве честность не лучшая вещь на свете?), но это сырой алмаз, и вы должны его отшлифовать, а мы смиренно…
Она остановилась перевести дух и закончила свой комплимент улыбкой.
— Если бы я хоть чем-то могла помочь вам… Не совершу ли я непростительный грех, если скажу шепотом, что нахожу Гофер-Прери не очень красивым?
— Конечно, он безобразен. Страшно безобразен! Впрочем, я, вероятно, единственный человек в городе, кому вы можете без опасения сказать такую вещь. (За исключением, пожалуй, адвоката Гая
— Великолепно! Что же я должна делать? Я подумывала, нельзя ли пригласить сюда хорошего архитектора прочесть несколько лекций.
— Да-а, но не находите ли вы, что лучше использовать имеющиеся средства? Может быть, это покажется вам слишком медленным, но я думала… было бы так мило, если бы нам удалось привлечь вас к преподаванию в воскресной школе.
Кэрол сразу почувствовала себя так, как бывает, когда заметишь, что сердечно раскланялся с совершенно незнакомым человеком.
— Да, пожалуй… Но боюсь, что я для этого не гожусь. У меня очень туманная вера.
— Я понимаю. У меня тоже. Меня нисколько не интересуют догматы. Но я твердо верю в то, что бог — наш отец, что люди — братья и что Иисус Христос — наш учитель. С этим и вы, несомненно, согласны.
Кэрол напустила на себя солидность и начала хлопотать насчет чая.
— А это все, чему вы должны учить в воскресной школе. Все дело в личном влиянии. Потом здесь есть библиотечный совет. Вы были бы там чрезвычайно полезны. А потом у нас есть еще женский образовательный клуб — Танатопсис-клуб. [15]
15
Танатопсис (греч.) — созерцание смерти.
— И в нем что-нибудь изучают? Или читают рефераты, надерганные из энциклопедии?
Мисс Шервин пожала плечами.
— Возможно! Но, во всяком случае, у них вполне серьезные намерения. Они откликнутся, если вы внесете в эту работу более живую струю. И, кроме того, клуб развернул большую деятельность по благоустройству города: ведь это он заставил город посадить столько деревьев и именно он содержит комнату отдыха для приезжающих в город фермерских жен. Клуб интересуется всяким прогрессом и усовершенствованием. Это, безусловно, единственное в своем роде учреждение.
Кэрол упала духом, но отчего — ей и самой трудно было уловить.
— Я подумаю обо всем этом, — вежливо сказала она. — Мне необходимо сначала немного оглядеться.
Мисс Шервин подскочила к ней, погладила по волосам и уставилась на нее.
— О, моя милая, вы думаете, я не понимаю! Эти первые, нежные дни замужества — они для меня священны. Дом, дети! Вы нужны этим малюткам, от вас зависит их жизнь, они улыбаются нам своими маленькими сморщенными личиками! И очаг и…
Она отвернулась и начала нервно гладить подушку кресла, но затем продолжала с прежней торопливостью:
— Вы поможете нам, когда освободитесь… Вы, вероятно, считаете меня консервативной. Я действительно консервативна! Так много старого нужно оберегать! Неоценимые американские идеалы! Бодрость, демократизм, предприимчивость! У меня есть одно хорошее качество — вера в ум и сердце нашей нации, нашего штата, нашего города. Она так сильна во мне, что и я иной раз способна оказывать некоторое влияние на наши «высшие круги». Я тормошу их, я заставляю их поверить в идеалы, поверить в самих себя. Но я уже сбилась на поучительный тон. Мне нужны молодые критические умы, как вы, которые немного отрезвляли бы меня. Скажите, что вы читаете?