Главная улица
Шрифт:
— Я перечитываю «Осуждение Тэрона Уэра». Вы знаете эту книгу?
— Да. Умно написано. Но жестоко! Человек, который хотел разрушать, а не созидать. Что за цинизм! Я вовсе не считаю себя сентиментальной, но я не вижу толку во всех этих произведениях высокого искусства, которые не ободряют нас, незаметных тружеников, в повседневной работе.
Последовал пятнадцатиминутный спор на самую старую в мире тему: «Должно ли художественное быть непременно красивым?» Кэрол красноречиво отстаивала честное изложение фактов. Мисс Шервин была за деликатность и осторожность при освещении темных сторон жизни. В конце концов Кэрол воскликнула:
—
Би с восторгом помогла своей хозяйке принести прабабушкин складной рабочий столик, — его черно-желтую столешницу, испещренную щербинами и порезами закройного колесика, застлали вышитой чайной скатертью и расставили сиреневый глазурованный японский сервиз, купленный Кэрол еще в Сент-Поле. Мисс Шервин поделилась с ней своим последним планом — организовать на фермах показ нравоучительных кинокартин. Ток можно было бы брать от динамо, соединенного с двигателем автомобиля. Би дважды наполняла чайник кипятком и поджаривала гренки с корицей.
Когда к пяти часам вернулся Кенникот, он постарался быть любезным, как подобает супругу хозяйки дома, хлопочущей за послеобеденным чаем. Кэрол настояла на том, чтобы мисс Шервин осталась к ужину, и попросила мужа пригласить Гая Поллока, расхваливаемого всеми адвоката, старого холостяка и любителя стихов.
Да, Поллок может прийти. Да, он уже оправился от гриппа, который в тот раз помешал ему быть у Кларков.
Кэрол уже жалела, что поддалась минутному порыву. Это, несомненно, самоуверенный политикан, который станет отпускать тяжеловесные шутки на тему о молодоженах. Но как только вошел Гай Поллок, она сразу увидела, что перед ней индивидуальность. Поллок был человек лет тридцати восьми, худощавый, молчаливый, почтительный. Голос у него был низкий.
— С вашей стороны было очень любезно пригласить меня, — сказал он, не прибавив к этому никаких юмористических замечаний и не спросив Кэрол, не находит ли она Гофер-Прери «самым оживленным городком на свете».
Она подумала, что под ровным серым тоном могут скрываться тысячи оттенков лилового, и голубого, и серебряного.
В разговоре за ужином выяснилось, что он любит сэра Томаса Брауна, Торо, Агнессу Реплие, Артура Саймонса, Клода Уошберна, Чарльза Фландро. О своих кумирах он говорил сдержанно, но, его охотно слушали и книжница Кэрол, и не жалевшая для него похвал мисс Шервин, и Кенникот, снисходительный к тем, кто развлекает его жену.
Кэрол недоумевала, почему Гай Поллок тянет лямку нудных судебных дел, почему он остается в Гофер — Прери. Спросить об этом ей было некого. Ни Кенникот, ни Вайда Шервин не поняли бы, почему такому человеку, как Поллок, не место в Гофер-Прери. Кэрол упивалась этим налетом таинственности. Она торжествовала, что у нее уже есть свой кружок с определенными литературными устремлениями. Теперь не за горами то время, когда она обогатит город веерообразными окнами. И знакомством с Голсуорси. Она не сидела сложа руки. Подавая наскоро приготовленный десерт — из кокосового ореха и апельсинных долек, — она воскликнула, обращаясь к Поллоку:
— Как вы думаете, не создать ли нам драматический кружок?
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Когда первый, еще нерешительный ноябрьский снежок мелкой крупкой запорошил голые комья на вспаханных полях, когда первый огонь запылал в топке центрального отопления — святая святых каждого жилища в Гофер-Прери, — Кэрол начала устраивать дом по — своему.
Она выбросила из гостиной старую мебель — дубовый стол с медными шишками, вылинявшие парчовые кресла и картину «Врач». Она отправилась в Миннеаполис и долго бегала по большим магазинам и антикварным лавчонкам Десятой улицы. Ей пришлось отправить свои сокровища багажом, хотя она, кажется, готова была повезти их с собой, в руках.
Плотники выломали перегородку между передней и задней гостиной, обратив их в одну длинную комнату, отделанную в желтых и синих тонах. На палевую стену Кэрол повесила широкий японский пояс с золотой вышивкой по ультрамариновому фону. Затем появились диван с голубыми подушками и золотыми шнурами и стулья, которые в Гофер-Прери казались слишком легкомысленными. Она вынесла священный фамильный граммофон в столовую и поставила на его место шкафчик, а на нем — приземистый синий кувшин между двух желтых свечей.
Кенникот не согласился строить камин: «Через два — три года у нас все равно будет новый дом».
Кэрол обставила только одну комнату. Муж дал ей понять, чтобы остального она не трогала, пока ему не выпадет какой-либо «крупный куш».
Коричневый куб дома встрепенулся, ожил. Теперь он приветствовал Кэрол, когда она возвращалась с покупками. Он больше не угнетал своей затхлостью.
Верховный приговор Кенникота гласил:
— По правде сказать, я боялся, что новые вещи будут неудобны, но этот диван, или как он там называется, и в самом деле лучше нашей прежней ухабистой кушетки, и вообще, как я посмотрю… Ну что ж, я полагаю, все это стоит затраченных денег!
Весь город интересовался отделкой квартиры. Плотники и маляры, не принимавшие непосредственного участия в работах, переходили через лужайку, чтобы заглянуть в окна, и восклицали: «Здорово! Вот так шик!» Дэйв Дайер, Гарри Хэйдок и Рэйми Вузерспун ежедневно осведомлялись: «Ну, как подвигается работа? Говорят, дом будет шикарнейший!»
Заинтересовалась даже миссис Богарт.
Миссис Богарт жила через улицу, за домом Кэрол. Она была вдова, видная баптистка и «образец добродетели». Она так тщательно воспитывала своих сыновей добрыми христианами, что один из них сделался содержателем бара в Омахе, другой — преподавателем греческого языка, а третий — Сайрус Богарт, мальчуган четырнадцати лет, который сидел еще дома, — был одним из самых отчаянных городских озорников.
Миссис Богарт принадлежала не к злобной разновидности «образцов добродетели», — то была ласковая, рыхлая, слезливая, вечно охающая, невыносимо скучная, нагоняющая тоску, неутомимо назойливая добродетель. В каждом большом птичнике можно найти таких старых негодующих кур, похожих на миссис Богарт, и даже на столе, когда их подают к воскресному обеду в жареном виде, с пышками, они не теряют этого сходства.
Кэрол заметила, что миссис Богарт наблюдает из своего бокового окна за ее домом. Кенникоты и миссис Богарт вращались в различных кругах, а это в Гофер-Прери означает совершенно то же самое, что и на Пятой авеню или на Мейфэр. Тем не менее почтенная вдова пришла с визитом.