Главный фигурант
Шрифт:
– Мне не нужно ничего доказывать. Я. Именно я убил этих девиц. И делал это, как вы точно догадались, дабы потешить свое тщеславие. И я его потешу в полном объеме. Мне доказывать не нужно. Я знаю, что вы попали в цель. Но вот как вы будете доказывать это суду и обществу – загадка. У вас нет ничего. Ничего у вас нет, чтобы связать меня с делом! А все, что имеете, не в вашу пользу! Это я подошел к вам! Это я водил вас по злачным местам, помогая найти убийц!.. – внезапно успокоившись, облизнул и без того влажные губы и вяло моргнул короткими ресницами. – Демагогия, следователь, уместна в адвокатских восклицаниях, когда те пытаются на заседаниях доказать неопровержимость своих доводов и скостить год-два с наказания уличного хулигана. Но чтобы убедить состав суда в необходимости поместить человека на всю жизнь в клетку, нужны факты. И вы знаете... мне даже жаль, что их у вас нет.
– Снова работаете с тридцатью буквами? – Кряжин прокашлялся и качнул головой. – Понимаю. Тренируетесь перед судебным заседанием...
Советник опустил стекло и знаком попросил у Сидельникова сигарету. Свои закончились еще в райотделе, а был тот момент, когда кажется, что без нескольких затяжек подряд можно умереть. Он щелкнул зажигалкой, с удовольствием вдохнул дым и только тогда посмотрел на торжествующего Шустина.
С этого мгновения репортер только слушал.
– Помнится, я рассказывал вам о генетической экспертизе. Говорил о том, что нельзя быть специалистом в узком смысле слова без того, чтобы не быть идиотом в широком. О том, что экспертиза дорога и точна, но не всегда беспристрастна.
Шустин, чтобы не быть идиотом в широком смысле слова, нужно знать, что является главным в работе узких специалистов. Узкие специалисты имеют одну особенность – они не делают выводов, если это выходит за рамки их узкой компетенции.
И я, Шустин, уже сегодня назначу генетическую экспертизу, поставив перед учеными-генетиками один-единственный вопрос. И больше мне не нужно будет задавать никаких вопросов, а генетикам выходить за рамки своих полномочий. Вот этот вопрос: «Соответствуют ли составляющие ДНК, изъятые с окурка «Винстон», найденного на месте преступления, внесенного в опись, упакованного и опечатанного печатью номер восемь Генеральной прокуратуры Российской Федерации, составляющим ДНК Шустина Степана Максимовича?» Вот такой вопрос я поставлю перед экспертами, и пусть они, генетически образованные, ответят мне на него. Теперь скажите мне вы, специалист по правосудию, когда я получу на руки результаты экспертизы и передам заключение для исследования в суд, будут ли мои теоретические выкладки демагогией?
Сидельников! Поехали, капитан...
Глава двадцать первая, последняя
Каждый человек знает момент, когда разбиваются надежды. Наступил такой момент и в судьбе старшего следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры Кряжина.
Он ехал домой с единственной надеждой – откупорить ожидающую своего часа бутылку «Белого аиста», бездарно проспоренную ему всем отделом Управления четыре недели назад, выпить, принять душ и улечься в постель. Эта надежда превратилась в манию. Она вела Кряжина последние несколько дней, как код, заложенный в его жизненной программе.
Никогда не тяготившийся своим одиночеством, советник любил покой, тишину в квартире, стеллаж с книгами, маленький телевизор. Едва он переступал порог своего дома, его тут же окутывал запах уюта и комфорта. Вот так, наверное, приходил домой и готовился к отдыху его прадед, околоточный надзиратель Евграф Кряжин. Ивану Дмитриевичу уже давно намекали, что пора перебраться с Факельного переулка в более просторную квартиру, и даже предлагали варианты, полагая, что отказываться его заставляет скромность, но он по-прежнему жил на Факельном и верил, что здесь будет жить его сын. В сорок два, когда до сорок третьей годовщины остается всего две недели, думать о продолжении рода не столько возможно, сколько необходимо. Но все должно быть по порядку, ибо более всего на свете Кряжин ценил порядок.
Во-первых, раздеться и аккуратно повесить костюм в шкаф.
Переодеться в домашнее и убрать в квартире, которая оставалась без хозяина почти месяц. Теперь – в душ.
Вот то время, которое советник любил, и то место, где чувствовал себя самим собой, – дом.
Дело Вагайцева помогло Кряжину во многом. Он сбросил те пять килограммов, от которых хотел избавиться в начале декабря. Он имеет три дня отдыха. Сейчас он выпьет как следует, выспится и утром поедет в Большой. Очень хочется посмотреть, как страдает отвергнутая им, а перед этим отвергнувшая его балетная прима. Боже упаси иметь от нее сына – ей не то что рожать, ей врачи ходить-то советуют по тротуарам, где нет гололеда. При падении она может переломать свои ноги, застрахованные швейцарской компанией на два миллиона долларов. Словом, не о сыне речь, когда та речь заходит о приме. Так, взглянуть в глаза ее, устремленные с подушки, и сказать: «Расскажи мне о тонкостях хореографии в «Кармен». И уснуть под сладкий шепот.
Итак, жизненный код велит выпить, отдохнуть, посетить Большой и подумать о сыне. О сыне – пора. Родить сына, оказывается, самое трудное. Не с кем. Но очень уж хочется.
«Интересное дело, – думал Кряжин, вынимая из холодильника заиндевевшую коричневую бутылку. – Два миллиона! По одному, получается, на каждую ногу. За две прямые ноги, весом по пять кило каждая – два миллиона долларов!
А ну как вывихнет одну при родах? Тут и на обучение наследнику, и на квартиру ему, и на свадьбу...»
Выскользнув, бутылка падает на кафельный пол кухни.
Вот так разбиваются мечты.
Собрав осколки веником, а коньяк тряпкой, советник с удовлетворением посмотрел на продезинфицированный пол и направился в комнату. Там, в полном мраке прадедовского секретера, с Рождества пылится армянский «Арарат».
Думать о хорошем Кряжину в этом доме не может помешать ничто.
– И никто. – Поставив влажную рюмку, с каплей коньяка на донышке, он пожевал губами, дотянулся и выдернул из розетки шнур зазвонившего телефона.