Главный подозреваемый
Шрифт:
Да! Забыл сказать. Как водится, о самом главном. Я ведь почему так точно время его приезда запомнил? Потому что родители после этого в дом ни ногой, буквально. Окончательно в поместье перебрались. Я поначалу подивился, потому что мама все любит контролировать, а для нее все – это я. А тут они меня одного в квартире оставили, не мог же я каждый день в поместье ездить, это даже мама понимала. Подумал: старые совсем стали. Но потом как-то подслушал их разговор: «Не хочу одним воздухом с ним дышать!» Чем это, думаю, он так им досадил, что ненависть к нему пересилила их патологическую заботу обо мне? Выяснять, естественно, не стал, чтобы ненароком не утратить долгожданной
В общем, так получилось, что за год мы с Соседом действительно не разговаривали, даже в объеме здрасте – до свидания. Кроме одного раза, который почти точь-в-точь повторял первый. Опять я бежал на занятия, а он стоял у двери, вставляя в нее ключ. Только это была другая квартира, двенадцатая, напротив нашей. Там раньше бабка Клеопатра жила, но она полгода уж как съехала, в смысле из квартиры, а не с катушек, а потом там ремонт шел.
– Привет, Роман, – сказал Сосед, обернувшись. – Вот решил повыше перебраться. Будем теперь дверь в дверь жить.
– Здрасте, – отвечаю и быстренько-быстренько вниз, не из-за обещания маме, а потому что опаздывал.
– Молодец, – донеслось в спину, – растешь. Еще полгода и научишься останавливаться при ответе.
Обычное взрослое занудство.
В ближайшую пятницу, за ужином в поместье, рассказал родителям об этом случае, опять же не из-за обещания, а чтобы заполнить вакуум разговора. Что тут началось!
– Так вот кто Клеопатру в богадельню сплавил! – закричал отец и шваркнул кулаком по столу, так что тарелки подскочили.
Мама на это ноль внимания. Сама воскликнула:
– Он выжигает все вокруг себя! Он оставляет после себя мертвое пространство.
И вдруг заплакала. Отец к ней бросился, успокаивая. И я, конечно, тоже. Не могу видеть, как мама плачет. Мне самому от этого плакать хочется, как маленькому. А мама вцепилась в меня, прижала к себе и только повторяла: «Мне страшно, мне страшно». Еле успокоили. Я уж и сам не рад был, что разговор этот начал и о Соседе упомянул. Больше я так не делал.
Тем более что родители неправы были. Никто бабку Клеопатру никуда не сплавлял, ни в какую богадельню или хоспис. Я это точно знаю, потому что она перед переездом попросила меня немного помочь ей со сборами. У нее же вся квартира была антиквариатом забита, всякие вазы да статуэтки стояли даже там, где их никто разглядеть не мог, вот я и доставал. Бабка Клеопатра все время что-то говорила по своему обыкновению, я особо не вслушивался, но одну фразу запомнил, потому что она ее три раза повторила, слово в слово. «Я рада, что в санаторий переезжаю. Там и уход, и общество приличное, много знакомых, нам будет, о чем поговорить». Я помню, тогда еще усмехнулся про себя: диагноз! Но потом сообразил, что не диагноз, это она мне для надежности в голову вбивала, чтобы я родителям передал. Я, конечно, передал, мне не трудно. И родители восприняли эту информацию с пониманием: неправильно в ее возрасте одной, мало ли что, а там врачи и медсестры всегда под боком, и пообщаться есть с кем, не в четырех стенах одной сидеть. А теперь вдруг взъелись. Но ничего же не изменилось! Их не поймешь.
Так мы и жили с Соседом как на разных планетах, но в последнюю неделю, в его последнюю неделю все вдруг резко изменилось. Я утром в понедельник сдал последний экзамен, родители, правда, об этом не знали, думали, у меня еще один остался, в пятницу. Но я по нему автомат получил, а им не сказал, даже нарочно зачетку дома забыл, на маму иногда и даже не иногда находит, вдруг начинает в рюкзаке моем рыться, все проверять. Еще поныл немножко, что вот-де консультации назначили, целых две, которые не пропустить, придется теперь в Москве торчать, а не готовиться к экзамену в поместье, как все нормальные люди.
Я шел домой, строя планы на всю неделю, неделю абсолютной свободы, которая должна была закончиться тусой по поводу моего дня рождения. Моего первого настоящего дня рождения, потому что все предшествующие не в счет. Их просто не было. В нашей семье это был день поминовения, или поминания, никак не могу запомнить, сестры моей Юлии, которая в этот единственный день выходила из небытия и заслоняла для родителей свет их очей, то есть меня. Этот день был посвящен только ей, кладбище, церковь, слезы и все такое прочее, а для меня, естественно, ничего, никаких детских праздников или хотя бы торта со свечками. Подарки, правда, были, но не в этот день, и поэтому ощущения праздника не возникало.
Но в этом году я твердо настоял на своем. Несмотря ни на что. У Юлечки круглая дата! Ну так и у меня круглая дата. Мама даже всплакнула, но я это проигнорировал. Я мамины слезы хорошо разбираю. Когда ей плохо – это одно, а когда она хочет от меня чего-то добиться – это другое. Если честно, уперся я не из-за дня рождения. Потусить с друзьями можно было в любой другой день, я ж теперь сам себе хозяин. Но родители наотрез отказались купить мне машину. Хоть бы для виду сказали, что там денег нет или еще что-нибудь такое же объективное, так ведь нет! То есть деньги-то как раз есть, разумных причин для отказа нет. Стеной встали. Вот я и решил их немного наказать и поддавить, вдруг одумаются. Хотя вряд ли.
Не то чтобы машина была мне так уж нужна. В университет мне удобнее на метро ездить, в поместье, конечно, удобнее на машине, но на электричке быстрее, у меня на этот счет богатая статистика имеется. Я еще с первых классов стал записывать время в пути, когда мы с отцом на машине в поместье ездили, он все посмеивался надо мной, но потом, летом после десятого класса, я все эти данные обработал и представил ему в виде таблиц и графиков с раскладкой по времени суток, дням недели и месяцам, со средними значениями и стандартными отклонениями. Отец тогда уважительно посмотрел на меня, едва ли не первый раз в жизни уважительно, так что не зря горбатился. Но мне же не только его уважение нужно. У всех пацанов уже колеса есть, один я как лох на метро езжу. Они делают вид, что не замечают, но я же чувствую… Опять же девушки, вернее, одна… Но это к делу не относится.
Выхожу из лифта на нашем этаже и нос к носу сталкиваюсь с Соседом. Посторонился, уступая ему дорогу, но он не поспешил войти в лифт, а ступил в ту же сторону, что и я, и остановился, вроде как в растерянности. Я тоже остановился, это лучшая тактика, когда два человека разойтись не могут.
– Привет, Роман, – сказал Сосед.
– Здравствуйте, – отвечаю и рукой на открытую дверь лифта показываю, – проходите, пожалуйста.
Сосед посмотрел на меня каким-то ошалелым взглядом, видно, добил я его своим «пожалуйста». Но не с места не сдвинулся. И говорит:
– Слышал, день рождения у тебя скоро.
Я удивился: он кого он мог это слышать? Но демонстративно вежливо отвечаю:
– Да, через три дня, спасибо.
– И сколько исполняется?
– Сколько есть, все мои, – показываю, что разговор начинает мне надоедать, но по-прежнему с маской «воспитанного мальчика», она мне лучше всего удается.
– Понятно, восемнадцать, – кивает Сосед.
– Двадцать! – не сдержался я.
Сосед надолго завис. Потом как-то сдавленно сказал: