Главный соперник Наполеона. Великий генерал Моро
Шрифт:
Нельзя отрицать красоты и величия этих слов почитания и уважения.
Моро, однако, не позволил себе растрогаться — холодность по отношению к Бонапарту превалировала. Именно в это время он узнает из писем жены очень неприятные факты о том, как госпожа Моро ездила в резиденцию первого консула, приятно надеясь получить там тысячи комплиментов в адрес своего великого мужа. Но Бонапарт ее не принял. Он не произнес даже имени Моро. Какое разочарование!
После подписания перемирия в Штайре Моро устраивает свою главную квартиру в Зальцбурге. Отсюда он наблюдает за оккупацией различных стратегических пунктов, которые Австрия предоставила Франции в качестве залога. Когда это было сделано, он рекомендует своим подчиненным не обременять слишком тяжелыми требованиями население оккупированных территорий.
Моро позволяет себе небольшой отдых.
Несколько дней спустя после посещения соляных шахт в Берхтесгадене в Зальцбург пришло известие о подписании Люневильского мирного договора. Освободившись впредь от забот стратегии, Моро с радостью сообщает своей жене, что едет встречать ее во Францию, чтобы привезти к себе, в Баварию. Он назначил ей встречу в Люневиле и тут же отправился в путь.
Он так спешил к ней, что остановился в Страсбурге всего на одну ночь и отказался от почестей, которые ему приготовили власти города. В Люневиле, не выходя из коляски, он принял в свои объятия милую Эжени. Она устремилась к нему, ослепленная славой Гогенлиндена, которая, казалось, лучами исходила от ее супруга. Он усадил ее рядом, приказал кучеру развернуть коляску, и, воссоединившись, супружеская чета помчалась по дороге, ведущей в Германию. Это было настоящее свадебное путешествие. Через несколько долгих, но восхитительных этапов пути они наконец прибыли в улыбающийся Зальцбург, но прожили там ровно неделю, так как был получен приказ о «репатриации», то есть возвращении во Францию Рейнской армии. И вот они на обратном пути домой. Остановка в Мюнхене, Аугсбурге и, наконец, в Страсбурге. На этот раз Моро с удовольствием принимает в присутствии своей жены почести от муниципалитета города. Именно в Страсбурге им попались на глаза два номера «Монитёра», в которых, не называя имени генерала Моро, делался намек на его финансовую политику во время последней кампании. Анонимный автор писал: «…что с Германией слишком бережно обошлись» и что в Рейнской армии имеется задолженность по выплате денежного довольствия офицерам и солдатам от 8 до 10 месяцев.
Моро не сомневался в том, что это происки правительства и извращенный способ предъявить ему счет. 19 мая 1801 года он пишет письмо военному министру, которое по форме представляет собой и протест, и способ оправдания. В этом письме Моро заявляет, что «на завоеванные страны была наложена контрибуция в размерах, не ущемляющих жизненно важные интересы населения» …что «в сумме вся контрибуция составила 44 миллиона франков» …что «из этих 44 миллионов 7 миллионов были изъяты для особых целей» …что «эти 7 миллионов были потрачены на вознаграждения отличившихся в боях солдат и офицеров армии, на возведение памятников заслуженным офицерам и генералам, погибших на полях сражений, банковские расходы, на помощь отдельным корпусам, пострадавшим в ходе боевых действий больше, чем другие, на покупку лошадей, снаряжения и т.п.».
Полный перечень расходов на нужды Рейнской армии существовал еще XI году республики (1803 г.). Затем он был утерян. В связи с отсутствием финансовых документов, История не в состоянии представить на суд читателя полный отчет о расходовании этих средств генералом Моро.
Но давайте зададимся вопросом: было ли это дело противозаконным?
Да, судя по материалам печати того времени. Нет, судя по другим источникам. Оставил ли себе Моро хотя бы часть из этих 7 миллионов? «Минимум — 4 миллиона», — заявляет отличный математик Наполеон Бонапарт. «Ему было нечем даже заплатить долги, сделанные до женитьбы, и расплатиться за имение Гробуа», — возражают его друзья и почитатели.
Участок земли в Гробуа генерал Моро приобрел у Барраса после 18 брюмера за 200 000 франков, из которых он перевел только 100 000. Что касается его холостяцких долгов, то, согласно конфиденциальному свидетельству Декана, они составляли сумму в 30 000 франков и были взяты в долг у того же Барраса.
Прежде чем составить для себя хоть какое-то суждение по данному поводу, следует вспомнить, что большинство генералов Директории не отличалось особой принципиальностью. Существовало мнение, что война должна сама кормить себя. Причем не только война, но и тот, кто ее ведет. Никто не воевал ради того, чтобы обогатиться, но и никто не пренебрегал возможностью обогатиться, сражаясь. В то время велико было число дворянских имений, попавших в липкие руки чиновников от революции, ответственных за раздел национальной собственности. Бывшие дворянские усадьбы затем выкупались республиканскими генералами по возвращении из победоносных кампаний в Германии или Италии.
В любом случае очевидно, что многие генералы, офицеры, унтер-офицеры и даже солдаты получали вознаграждение звонкой монетой из этих семи миллионов франков, и что Моро с целью получения наличных денег для указанных выплат вынужден был оплачивать дорогостоящие банковские операции, и что он, Моро, в целях увековечивания памяти таких генералов, как Бопюи, Дезе, Абатуччи и Клебера, воздвигал в их честь мемориальные памятники и выплачивал жалование солдатам-инвалидам, назначенным для их охраны. В этой почетной миссии миллионы улетучивались мгновенно. Кроме того, несомненно и то, что позиция самого Моро в этих обстоятельствах представляла собой образ действий человека, которого не в чем себя упрекнуть. Не желая замять это дело, он стремился открыто обсудить его с общественностью. Моро обратился во все газеты Парижа с просьбой опубликовать его открытое письмо с разъяснениями. Но консульская полиция запретила публикацию. Таким образом, на это своего рода обвинение, безусловно, сдержанное по форме, но официальное по содержанию, Моро не мог дать публичного ответа. Сей факт, как легко можно догадаться, еще больше раздосадовал победоносного генерала.
Вернувшись в Париж 23 мая 1801 года, супружеская чета Моро решила не останавливаться в столице. Госпожа Уло, теща генерала, ожидала молодоженов в своем замке д'Орсе, который до революции принадлежал откупщику, некоему господину Гримо дю Фору, и который она приобрела через посредника, торговавшего национальной собственностью. Она реставрировала замок и обставила его на свой вкус.
Мадам Уло пригласила многочисленных родственников, знакомых и друзей в свой замок, чтобы достойно встретить героя Гогенлиндена. В то время рядом с замком был вырыт большой канал длиной 1200 метров, который с обоих концов замыкался прудами. Храм Славы — так все называли этот замок — с восточной стороны канала возвышался примерно на 30 метров, что совместно с регулярным парком и зелеными насаждениями создавало великолепный вид из любой точки дома. Особняк представлял собой просторное здание с жилыми комнатами и залами для приемов. На втором этаже находился салон кубической формы, широкий и объемный, окна которого располагались сразу за фронтоном из четырех ионических колонн. С обеих сторон были спальные комнаты и ванная. На первом этаже располагалась столовая, кухня и комнаты для слуг.
Генерал Моро с супругой появились на гондоле, которая медленно скользила вдоль пруда, ведущего к замку, берега которого украшали аккуратно постриженные деревья, зеленевшие яркой весенней листвой. Когда гондола причалила к террасе, гром оваций и аплодисментов огласил округу.
Моро еще издалека заметил эту великолепную террасу, окрашенную в белый цвет и являвшуюся частью павильона, колонны которого, выполненные в неогреческом стиле, отражались в спокойной воде пруда. Это был поистине настоящий храм славы — шедевр архитектора Клода-Пьера Виньона, — приготовленный самой льстивой из всех тещ своему драгоценному зятю. Как только лодка коснулась берега, Моро с супругой перешагнули через борт и быстро поднялись по ступенькам, ведущим прямо в хоромы замка, где их ожидал помимо моря цветов и мягких звуков скрипичного оркестра опьяняющий прием взволнованных почитателей.
Такой апофеоз мог только навредить победителю, склонному к излишней гордости. Не было необходимости превозносить и еще раз пробуждать в нем чувство «головокружения» от достигнутых успехов. Этого чувства у него и так хватало с избытком. Моро уже считал себя соперником Бонапарта. В беседе с Матье Фавье он говорит: «Что касается разработки концептуальных планов и проведения масштабных операций, Бонапарту нет равных; но если речь идет о методических боевых действиях на конкретном театре, о своего рода шахматной партии, то это совсем другое дело. Здесь я считаю себя выше его». И это действительно так. Будучи определенно слабее Наполеона в области стратегии, он был, по крайней мере, равен ему как тактик. Никто кроме него не смог бы дать сражение с таким мастерством, самообладанием и точным глазомером. Да, это был отличный шахматист, а его шахматной доской являлось поле битвы.