Главред: назад в СССР 4

Емельянов Антон Дмитриевич

Знать бы заранее, какой сюрприз меня ожидает… Для начала моему возвращению, конечно, обрадовались. Первым меня увидел Арсений Степанович Бродов, отважно курящий на крыльце без пальто. Еще и рукава рубашки оставил закатанными. Заметил, подслеповато прищурился, узнал и принялся трясти мою ладонь.

— Евгений Семенович, как же я рад… — говорил он. — Точнее, как мы все рады! Хорошо, что планерку не стали проводить, а тут и вы. Кстати, что Зоя и Клара Викентьевна? С ними все в порядке? Их тоже выписали?

— Стоп-стоп-стоп, Степаныч! — остановил я толстяка, заподозрив неладное. — Во-первых, товарищи Шабанова и Громыхина выполняют

приказ руководства в моем лице и поправляют здоровье. А во-вторых… Какая планерка? Мы же с Бульбашом все обсудили, я думал, он тебя в известность поставил.

Мой второй зам помрачнел, и я уже практически стал уверен, что случилась беда.

— Бульбаша со вчерашнего дня на работе нет, — помедлив, сообщил Бродов. — Ты не представляешь, Женя, каких трудов вчера было газету сдать… Я ведь уже не тот…

— Еще какой торт! — неожиданно зло сказал я, потом быстро пришел в себя. Степаныч же точно не виноват, зря я на нем сорвался. — Ты молодец, ни капли в тебе не сомневался. Представляю, как тебе нелегко пришлось. А что с Виталием Николаевичем? Болеет?

— Ага, — невесело усмехнулся Бродов. — Острым этаноловым отравлением.

Я от души выругался, Арсений Степанович даже не дрогнул. Лишь задумчиво выпустил сизую струю дыма. Я молча попросил у него сигарету, он удивленно протянул дымящийся окурок. Схватив его пальцами, я затянулся, как будто в последний раз перед казнью, подавился, закашлялся. Грудь заломило, из глаз брызнули слезы, голова затрещала как от удара доской.

И что я делаю? Зря, очень зря сорвался. Несколько месяцев не курил, а тут, видимо, все разом навалилось. Что, впрочем, меня ничуть не оправдывает. Тем более что я вчера еще был пациентом больницы, к тому же надышавшимся дыма. Естественно, тут же усугубил свое состояние этим поступком. Однако меня волновало другое… Виталий Николаевич, вот как же так? Ты же тоже, как я с никотином, держался, не пил! Даже по праздникам завязал! Спортом, в конце концов, занялся! И надо так взять и все обнулить!..

Сам я, конечно, тоже хорош с этой чертовой сигаретой. Еще и Бульбаша осуждаю — вот ведь злая ирония. И все-таки я, в отличие от него, из рабочего процесса не выпал! Я здесь, я готов действовать и принимать любые удары.

— Пойдем, — прокашлявшись, я кивнул Бродову, и мы молча на пару отправились к лифту.

Ехали также в тишине, которая словно бы сгустилась. Меня мысленно трясло — от ситуации с дискуссионным клубом и от катастрофы в газете. Мало того, что обещанного Краюхиным пополнения все так и не было, и вечерку по-прежнему делал усеченный состав. Так еще и Бульбаш, сволочь такая, бросил редакцию на произвол судьбы! И ведь не пришел ко мне в понедельник проведать, сослался на огромную занятость, когда я ему позвонил с сестринского поста на рабочий номер. Видимо, стыдно стало передо мной, уже в тот момент Бульбаш понял, что не сможет посмотреть мне в глаза. Заранее осознавал неотвратимость ухода в штопор. А я-то принял его опьянение за усталость… Наивный.

— Звонил ему? — я первым нарушил молчание.

Бродов печально качнул подбородком.

— Звонил, — подтвердил второй зам. — Вчера несколько раз и сегодня уже с утра… Он просто никакой. Даже не двух слов, а двух звуков связать не может.

— Лить, скорее всего, еще в выходные начал, — створки лифта раскрылись, мы вышли на четвертом этаже.

— Я бы сказал, в пятницу, едва с работы ушел, — огорошил меня

Арсений Степанович.

Все звенья цепочки сложились, и я быстро восстановил ход событий. В четверг произошел теракт, теперь буду смело его так называть. В пятницу Виталий Николаевич спешно сдал вечерку, причем шел процесс, как любой форс-мажор, непросто. Осознав серьезность ситуации, когда сразу два редактора выбывают из игры, Бульбаш действительно сорвался уже вечером пятницы. Решил расслабиться, разгрузить голову. А в итоге его затянуло…

Я живо представил, как мой основной зам пил, проснувшись в субботу — сначала опохмелился, потому что перебрал накануне, а организм уже настроился на здоровую волну. Потом добавил, возможно, проспался днем. И вечером продолжил. Продолжил и на следующий день, в воскресенье. Уверен, что после обеда Бульбаш принялся тормозить, понимая, что ему предстоит сдавать обе газеты, и нужно быть в строю. Возможно, не выдержал, хлебнул с утра в понедельник для храбрости. А потом мой звонок, и вот уже Виталий Николаевич лишился сдерживающего фактора. До среды точно можно расслабиться, и если что — даже до четверга. Кашеваров же обещал вернуться, так чего рассусоливать?

Подумав так, я резко себя оборвал. Виталий Николаевич меня разозлил, но это не повод склонять его на все лады. Мы же взрослые люди, в конце концов, он вновь допустил ошибку, вот только опять же это не сделало его автоматически плохим человеком. Не перечеркнуло разом все его прошлые достижения, не перечеркнуло дружбу.

— Евгений Семенович, все хорошо?

Очнувшись, я понял, что какое-то время разговаривал мысленно сам с собой уже на автомате, потеряв связь с реальностью. Мы с Бродовым уже успели дойти до приемной, где я встал, игнорируя обрадованную моим приходом секретаршу, и просто тупо смотрел в стену.

— Простите меня, Валечка, — виновато улыбнулся я. — Не очень хорошо себя чувствую после больницы и тут еще…

— Виталий Николаевич, — понимающе закивала девушка. — Может, вам сделать чаю или лучше кофе? вы присядьте пока в кабинете, я принесу.

— Спасибо, будьте любезны, — рассеянно поблагодарил я ее, а потом повернулся к Бродову. — Арсений Степанович, зайди тоже ко мне.

Толстяк сочувственно кивнул, довольно проворно для своей комплекции подскочил к двери, открыл ее, пропуская меня вперед. Я добрался до кресла, в изнеможении упал на него и бессильно откинулся назад. Да уж… Аглая была права, когда отчитала меня за досрочный выход с больничного. Точнее даже за саму идею, и это она еще не знает, что я уже закрыл бюллетень и приперся в редакцию. Дома меня явно ждет дыба, хоть в кабинете ночевать оставайся. Не из-за того, что я боюсь свою невесту, а из-за того, что не хочу ее расстраивать. Потому что она врач и не любит, когда люди так беспечно относятся к своему здоровью. Особенно близкие.

— Итак, что мы имеем? — тем не менее, надо собраться с силами и приступить к выполнению своих непосредственных обязанностей, раз уж назвался груздем. — Бульбаш в запое, Шабанова и Громыхина в больнице. Не так уж страшно на первый взгляд, если бы не несколько «но»…

— Сразу две газеты, — подхватил Бродов.

— А потому острая нехватка сотрудников, — кивнул я. — Далее, сегодня продолжается Пленум ЦК в Москве, после которого все изменится.

— Что изменится? — Арсений Степанович вытаращил на меня глаза. У него же нет послезнания будущего, как у меня.