Главред: назад в СССР 4
Шрифт:
А вообще, это не совсем моя идея — забрать себе чужой бренд и продолжить его развивать. С одной стороны, это как трофей на войне. А с другой… В будущем так нередко станут делать — покупать издания с историей и перепрофилировать их. Еще в моей прошлой жизни был такой эпизод: у одного очень известного в Твери издания закончилась лицензия, выходить оно перестало, а название никто не оформил. Один предприимчивый бизнесмен в итоге взял и зарегистрировал его на себя, потом стал выпускать новую газету под старым брендом. И читатели потянулись!
— Редактором предлагаю сделать Котенка, когда он поправится, — партийцы
— А финансирование? — задал Краюхин, как ему показалось, неудобный вопрос.
— Членские взносы, — ответил я. — Те, кто в клубе, пусть и сдают в общую кассу. Еще можно запустить систему донатов…
— Какую систему? — переспросил Козлов.
— Что-то вроде пожертвований, — пояснил я. — Создадим специальный счет в сберкассе, и читатели смогут переводить свои деньги, если сочтут нужным.
— Поставим «Правдоруба» на хозрасчет, — усмехнулся Козлов.
— Именно, — кивнул я. — Вот и вторая нога нашего информационного колосса. Власть и гражданское общество. А кто не захочет играть по правилам — тогда, как с тем же клубом, добро пожаловать в маргиналы, которых никто не воспринимает всерьез. Кроме таких же маргиналов.
— Кажется, я начинаю понимать, что ты задумал, — медленно кивнул второй секретарь Козлов. — Марионеточную редакцию? Мол, де-юре она независимая, но де-факто — контролируется партией. В итоге это как будто бы оппозиция, а на самом деле…
«Карманная оппозиция», — мелькнуло у меня в голове.
— Никакого фарса, — твердо сказал я. — Просто играющая по правилам и договороспособная оппозиция. Вы еще поймете, какая это приятная редкость. И, как в клубе мы с Котенком имеем паритет, так и в редакциях. Каждый хозяин только в своей вотчине. И не лезет в чужой монастырь с собственным уставом.
— А если мы не дадим добро? — второй секретарь полностью взял на себя инициативу, пока Краюхин впервые на моей памяти пребывал в замешательстве.
И снова началось в колхозе утро… Объявили в стране гласность и перестройку, но мышление еще не приспособилось. Ничего, я умею убеждать.
— Как главные лица района — можете, — я пожал плечами. — Но не удивляйтесь потом, что независимые газеты полезут как грибы после дождичка, когда их легализуют, и справиться с этой ордой уже будет гораздо сложнее. А я предлагаю прямо сейчас закрепить правила игры, созданные еще под дискуссионный клуб.
— Кашеваров опять дело говорит, — признал Краюхин, обращаясь ко второму секретарю. — Если «Правдоруб» возник, значит, был на него запрос в обществе. И Женя со своими ребятами успешно отражал атаки. Судя по опросным листам, им это удается. Я бы попробовал…
— А не будет ли это так, словно мы дали слабину? — Козлов попытался возразить. — Признали подпольную прессу имеющей право на существование? Может, наоборот, показательно закрутить и продолжить развивать «Андроповские известия» с вечеркой?
— Это как гидра, — я покачал головой. — Отрубишь одну голову, вырастут две. Лучше пусть будет эта же голова, но на виду. И потом — у «Правдоруба» уже сформировалась собственная аудитория, он узнаваем.
— А если Котенок сорвется с цепи? — не унимался Козлов.
— Значит, пойдет под суд
В кабинете повисло молчание.
[1] Козлов ссылается на действительные слова М. С. Горбачева.
Глава 22
Мое пребывание в райкоме продлилось до самого обеда, так что планерка в редакции сильно сдвинулась. Народ уже начал было паниковать, потому что никто ничего не понимал относительно перестройки, и тут я снова оказался обязан Бродову — толстяк-заместитель всех успокоил и дал указание продолжать спокойно работать по намеченным накануне темам.
Вообще, Арсений Степанович меня в последнее время радовал. Человека словно подменили, а я ведь еще недавно скорее бы приписал к «Правдорубу» его, но не Бульбаша. Особенно учитывая настойчивое желание Бродова поднять тему репрессий… Теперь, кстати, это даже актуально будет. Но не стану пока забегать вперед.
Я слушал спокойный обстоятельный доклад зама об обстановке в редакции, делая для себя пометки в блокноте, а в голове тем временем носился разрушительный вихрь. Почему так бывает? Как вышло, что человек, который пытался вставлять мне палки в колеса, в итоге пришел на помощь, а тот, кого я считал другом, подвел? Только сейчас, усевшись в свое привычное кресло, откинувшись на спинку и сделав медленный расслабленный глоток цветочного чая, я осознал, что мне заново придется выстраивать отношения с Никитой и Бульбашом. И если первый — молодой парнишка, с которым мы просто вместе работали, то второго я искренне считал своим другом. Считал? Или считаю по-прежнему? А инцидент с «Правдорубом» — это просто недоразумение, которое мы решим? Не знаю.
Кстати, о «Правдорубе». Краюхин с Козловым все-таки согласились с моими доводами, и вопрос со «второй ногой» был решен. С одним лишь серьезным условием: главная роль все равно остается за властью, а диссиденты подыгрывают. Как помощники, скажем так, эксперты со стороны или оппоненты на защите научной работы. Это полностью укладывалось в мою концепцию, так что я согласился. Еще бы по-хорошему третью силу добавить, но это пока слишком сложно… Для начала надо первую укрепить, чтобы не было как в моем будущем.
Осталось только дождаться Котенка из больницы и получить его согласие возглавить независимую редакцию. В желании диссидента порулить собственной командой у меня не было сомнений, а вот в его же здоровье… Когда я покинул больницу, Котенок еще лежал в интенсивной терапии в стабильно-тяжелом состоянии. Вряд ли что-то изменилось всего через день, однако надежду всегда казнят в последнюю очередь, как шутил Рокотов. Надо бы позвонить после планерки, узнать, как там мой сопредседатель.
А еще пора обозначиться перед Аглаей. Вчера мы расстались, мягко говоря, в состоянии душевного раздрая, обещав друг другу подумать. Долго это делать нельзя, есть риск передержать. А терять девушку мне не хотелось. Оказывается, вот сейчас, когда наши отношения попали в череду испытаний, я всерьез осознал, насколько мне ее не хватает. Удивительное дело, работа и впрямь помогла мне отвлечься. Но жить одной лишь профессией — нет, я не готов. И малейшая пауза в делах моментально мне об этом напоминала.