Глаз дракона
Шрифт:
— И что говорится в этих записях про Бобби Хейеса?
Ноготь переводчицы движется от иероглифа к иероглифу.
— Он был донором. Сердце, живые почки, роговицы…
Она поворачивает страницу, находит связи; выделенное конфетно-розовым с выделенным конфетно-розовым маркером.
— …его почки были отправлены в Народную больницу № 7 в Чжэнчжоу для немедленной трансплантации. Обе роговицы остались в Шанхайской больнице № 1 и были использованы для пересадки одному реципиенту через два дня. О его сердце дальнейших
Спроси её.
Реципиенты, мы знаем, кто это были?
Снова переворачиваются страницы.
— Почки пересажены двоим реципиентам. Должно быть, это важные чиновники. Имена не указаны.
— А роговицы?
Вуаль иссиня-чёрных волос закрывает лицо, переводчица откидывает её. Её глаза, резиновые шарики, танцуют по иероглифам и страницам.
— Их пересаживали американцу…
Связывает номер пациента со счётом-фактурой. Стучит по нему костяшками пальцев, гладкими, как ракушки каури.
— …счёт, его оплатили наличными, сорок пять тысяч долларов. Роговицы пересажены десятилетнему ребёнку. Адаму Майклу Ирвингу. Есть его адрес в Филадельфии. И телефонный номер.
Барбара забирает страницу к себе на стол, пальцем проводит по каждой цифре в телефонном номере. Там где-то живёт мальчик, который теперь смотрит на мир глазами Бобби. Она берёт трубку. Звонит. А потом тишина. Тишину размечают и отмеряют удары у неё в груди. Она слушает, допивает вино, тёплое и слабое, но тут же хочет чего-нибудь покрепче. Обрывает связь прежде, чем их успевают соединить, потому что знает, если трубку снимут, то ей ответит он. Он. Десятилетний мальчик. Блондин… как и должно быть. И с небесно-голубыми глазами.
С глазами Бобби. Она кладёт трубку, подходит к бару, наливает в тяжёлый хрусталь щедрую порцию «Тичерз». Золото на серебре. Лёд трещит, обрушиваясь в алкоголь. Она поднимает стакан к губам и выпивает залпом. Удовольствие и боль, виски. Огонь и лёд.
Спроси её.
— Бобби Хейес, сердце, почки и роговицы, кто их удалял?
Переводчица листает страницы, глаза следят за извилистым следом своего же ногтя; уверенно, убеждённо, как глубокий разрез скальпелем.
— Хирург-консультант. Доктор Чарльз Хейвен.
Глаза жжёт, Барбара оборачивается к окну, но Бобби уже исчез. Остались только круги; слёзы конденсата катятся по ним.
Видение… просто видение?
— Что-нибудь ещё нужно, мадам Хейес?
Барбара кладёт руку на тонкий след на стекле, который оставил Бобби. Она может чувствовать его.
— Нет, мне больше ничего не надо. Благодарю за помощь.
Дверь закрывается. Комната пустеет. Мир пустеет. Его наполняют одни слёзы. Перед уходом она берёт листы данных со стола; короткая записка на обложке со слабым запахом сигарет «Чайна Бренд». Она может представить, как он её писал. Улыбается, убирает конверт в дипломат. Выключает в кабинете свет.
— Спасибо, Сунь Пиао, — шепчет она по дороге к двери лифта.
Идёт по улице… отличная погода разлетается вдребезги. Небо в клочьях облаков. Солнце, но у него на хвосте уже висит дождь. Можно чувствовать его запах, его вкус. Она хочет, чтобы он пошёл и кончился, но тот решительно упирается.
Барбара ускоряет шаг. Идёт нигде, но в то же время всюду. Мимо знакомых кафе. Которые кажутся незнакомыми. Всё не так. Походка её успокаивается только когда она разворачивается назад к офису, и тут до неё долетает хвост мелодии, идущей из открытых дверей бара.
The moment I wake up,
Before I put on my make-up…
I say a little prayer for you.
Иногда всё, что угодно, наполнено своим смыслом.
Она нажимает кнопку интеркома.
— Мне надо кое-кого проверить, Кармайкл. По полной программе. И отследить. Мне нужны ежедневные отчёты о том, где он и чем занимается. Любой ценой. С кем бы ни пришлось договариваться. Сейчас он в Китае. Где точно — не знаю. Если в Шанхае, то остановился в отеле Цзин Цзян. Если в Пекине, то в государственном пансионате Дяоюйтай.
За окном небо стремительно темнеет. Кажется почти жидким. Жёлтый цвет становится малиновым. Красный — пурпурным.
— Друг или враг?
Глаза Барбары следят за изгибами Потомака, за мемориальной автострадой Джорджа Вашингтона, обнимающей его дальний берег ленивой лентой дорожного движения.
— Враг.
Она слышит, как его пальцы уже выстукивают ритм по клавиатуре компьютера.
— Ты сказала «его», значит, это мужчина?
— Да, это мужчина.
— Американец?
— Нет.
Она слышит, как щелчки клавиатуры замедляются, утихают.
— Если он не из наших, то кто это?
Солнце камнем падает за горизонт. Барбара уже не уверена, что оно когда-нибудь взойдёт снова.
— Он англичанин.
— Такой же англичанин, как жареная рыба с картошкой, ячменные лепёшки с вареньем?
Барбара прижимает руку к стеклу, городские фонари грязными пятнами горят под ней.
— Нет, Кармайкл, он англичанин как «Джек Потрошитель».
Глава 40 ПРИЗРАЧНЫЙ МЕСЯЦ, ГУЙ ЮЭ… СЕДЬМОЙ ЛУННЫЙ МЕСЯЦ.
Не будь суеверным, ведь в это время призраки ада гуляют по земле. Не будь суеверным, иначе будет опасно отправляться в путь. Ходить плавать. Жениться. Переезжать в новый дом.
Не будь суеверным, иначе если в это время умрёт твой муж, твоя жена, твой отец или мать, если умрёт твой брат, сестра или твой собственный ребёнок… тебе нельзя будет хоронить его. Придётся сохранять тело для похорон через месяц.