Глаз дракона
Шрифт:
В доме темно. Его зрачки расширяются, чтобы улавливать детали. Обитые деревом стены. Картины маслом; щедрая палитра красок, втиснутая в рамку. Полированные полы из коричневого дуба. Озёра розового, как лосось, и синего, как порох; китайские и персидские ковры. И в витражные окна светит солнце.
Старая а-и отстаёт. Теперь его ведут охранники… до конца коридора, останавливаясь у тяжёлых двойных дверей. Ждут десять, пятнадцать секунд, прежде чем осторожно постучаться. Приглаживают волосы. Подтягивают галстуки. Голос… они приободряются, прежде чем распахнуть двери. Пот остаётся на полированных латунных ручках дверей. Пиао входит, двери закрываются у него за спиной. В большой комнате темно. Тяжёлые шторы висят на окнах. Стоят ряды книг и дубовой мебели. Запах пыли, старости, денег и трусов в пятнах мочи. Длинный и изукрашенный стол, обитый кожей с золотым тиснением. И за ним, глубокой тенью, прорезанной в тенях… мужчина осторожно, задумчиво чистит апельсин. Запах пыли и мочи сменяется за аромат цитруса.
— Садись, Сунь Пиао, ты, должно быть, ещё весьма слаб. Садись. Хотя мы никогда не встречались, мне кажется, я хорошо тебя знаю.
Пиао остаётся стоять, не знает, куда девать руки.
— Вы не знаете меня. Это мою жену вы знаете, министр Кан Чжу.
Глаза привыкают к мраку, он уже видит блеск очков в золотой оправе. «Вдовий пик» волос зачёсан назад под облегающую чёрную шапочку. Кривые пальцы снимают с апельсина кожуру; неразрывная полоска становится всё длиннее. Пуповина, соединяющая фрукт со столом.
— Тогда я должен рассказать тебе о твоей жене кое-что, что знаю я, но чего не знаешь ты, Сунь Пиао…
В руках министра апельсин приобретает таинственную чувственность; Пиао знает, что в его собственных руках он был бы просто едой. Мысль заставляет его чувствовать себя неуклюжим, наполовину человеком и целиком неудачником.
— …тебе стоит нас поздравить. На прошлой неделе Линлин впервые сделала УЗИ. Ребёнок здоров. Мальчик. Десять тысяч унций золота.
Пиао чувствует, как обрывается сердце. Хорошо, что в комнате так темно, потому что краска тут же бросается ему в лицо.
Это должен был быть мой сын. Нэмма бай — нэмма пан. Слишком мучительно помнить… слишком мучительно забывать.
Шкурка апельсина падает с фрукта на стол. Чжу разламывает его плоть, ровно делит на дольки. Сок течёт по пальцам.
— Молчание стоит тысячи слов…
Сок течёт по губам.
— …угощайся, Сунь Пиао. Подойди, возьми апельсин, тебе будет полезно. Ты должен вернуть себе силу.
Он протягивает ладонь, дольки разложены на этой бугристой тарелке. Пиао смотрит мимо неё на слабые отражения в линзах очков министра, ему в глаза.
— Сорок секунд, и вы уже доказали, что я заслуженно ненавидел вас всё это время. Всего сорок секунд. Даже для вас это, наверное, рекорд, а, министр?
— Нет, нет, это не рекорд…
Он смеётся, коротко и без юмора, звук похож на молоток, бьющий в приборную доску машины.
— …но давай не переходить на личности, Сунь Пиао, сейчас не время для таких выпадов.
— А для чего тогда сейчас время?
Чжу откидывается в кресле. Пальцы у него липкие от апельсинового сока. Он по очереди обсасывает их начисто.
— Сегодня седьмой день месяца. Скоро будет десятый, день твоего суда и последующей казни…
Он вынимает изо рта последний палец. Тот блестит от слюны. Министр изучает его, пока говорит.
— …сейчас пришло время заключать сделки…
Папка уже лежит у него на столе, министерская печать сковывает её кровавым пятном. Он подталкивает её к Пиао.
— …полное помилование по всем обвинениям, выдвинутым против тебя, и всем обвинениям, что могут появиться в будущем в связи с твоим расследованием. Там же есть разрешение от товарища секретаря твоего Даньвэй, которое позволит тебе временно перейти в отдел уголовного розыска. Вы заметите, что ваш класс вырос на несколько уровней, и оплата соответственно увеличилась. Там же есть купоны на покупку квартиры, мебели, одежды и новой машины. Весьма обильный комплект.
За стеклом блестят ртутью глаза министра. Перспектива стать отцом может зажечь даже самые усталые глаза, когда ты ни-ай…«тонешь в любви».
— У сделки есть два языка, и оба остры. Что вы хотите от меня, министр Чжу?
— Ты очень сообразительный, Сунь Пиао. От тебя, да, кое-что мы от тебя хотим. Ты должен убить для нас англичанина по имени Чарльз Хейвен.
— Не для нас, а для меня, хотели вы сказать, министр.
Медленно выплывает улыбка. Рассчитанным движением рот Чжу превращается в суровый серп.
— Да, старший следователь, ты верно меня поправил. Ты должен убить его для меня, но и для себя тоже. Англичанин убил твоего брата, твоего помощника и друга, сотрудника Яобаня. Англичанин бросил тебя умирать на барже посреди реки. И твоя подруга, сотрудница американского правительства, будет ли она в безопасности рядом с таким монстром…
Чжу складывает ладони. Пальцы являют собой резкий узор еле прикрытых костей. Пиао представляет эти сухие ветки на её грудях. Представляет, как старик выкрикивает её имя в момент оргазма. Линлин. Треснувший колокольчик музыкальных слогов смешивается с толстой слюной и запахом аммиака.
— …эта американка, я слышал, она очень красивая, в том случае, конечно, если тебе нравятся американские женщины. Лично мне их внешность напоминает небо летом. Яркое, но пустое. Лишённые черт. Но мне говорили, что ноги её похожи на шеи лебедей, а груди её не могут надоесть. Скажи мне, Сунь Пиао, сколько раз ты с ней ебался, один раз, два, десять? Сколько бы ни было, тебе явно не хватило, правда? Ты до сих пор думаешь о ней каждый раз, когда чувствуешь запах свежих простыней. И всякий раз, как у тебя встаёт, правда?
Пиао подходит к столу, наконец-то он понял, куда девать руки… он кладёт их на кожу, испещрённую золотым тиснением.
— Убить Хейвена для вас, министр, это больше, чем просто замести следы, избавиться от балласта, так?
Вот она в глазах Чжу. Правда. Бледная, смутная, как катаракта. Но всё равно правда. И в ней слова Линлин, когда она говорила про министра в ту ночь дома у Пиао. Папка, плёнки, стиснутые в её руках.
Он уже заработал себе смертный приговор.