Глаз Кали

Брайан Дуглас

Сканда же начал плясать. Из горла пастушка вырывались непроизвольные вскрики, когда он подпрыгивал или выделывал какое-нибудь особенно сложное па. Затем крики эти превратились в пение — пронзительное, немелодичное, терзающее слух пение, в котором, однако, слышалось торжество. Сканда славил грозную богиню с младенческими черепами на поясе.

Солнце ослепительно сверкало на теле статуи, так что смотреть на нее было больно. Тем не менее, Фридугис оценил качество работы неизвестного древнего мастера, который создал это изваяние в незапамятные времена. Изящество и четкость линий поражали, точность

позы сводила с ума. Казалось немыслимым, чтобы статуя могла замереть в подобном положении и сохранять притом равновесие. И, тем не менее, это было!

— Давай спустимся под землю, — предложил Конан. — Поищем самоцветы. Вдруг нам повезет?

Его практическое замечание вырвало Фридугиса из мира восторженных грез. Он оторвал взор от статуи и уставился на загорелое лицо киммерийца.

— Разве не стоит сперва покончить с нашим делом? Я думал, мы для начала вернем статуе алмаз, а уж потом…

— Нет, — сказал Конан. — Подумай сам. Пока алмаз у тебя, все будет сохраняться в относительном равновесии. Гафа, наш гигантский медный друг, останется в молитвенной позе перед статуей Кали, Сканда, еще один наш странный друг, будет плясать и петь, а Кали, наша добрая черная мать, в виде золотой статуи будет безмолвно сверкать на солнце. Очень хорошая, мирная картина. Ты можешь предсказать, каким образом она изменится, когда ты вернешь ей алмаз? Не можешь. И я не могу. Я только знаю, что в стране, где оживают статуи, у нас чрезвычайно мало времени на поиск сокровища для себя.

— Убедил! — воскликнул Фридугис. И оба спустились под землю. Гафа действительно откопал подземное святилище. То самое, куда сто лет назад пришли четверо бритунцев, влекомые отчасти алчностью, а отчасти — обычным человеческим любопытством.

Здесь сохранились обломки древних барельефов. Они все еще были раскрашены. Конан споткнулся о человеческий скелет. Несомненно, то были останки Агобарда или Турониса, одного из двоих спутников Хейрика, что погибли в подземном храме. Фридугис тоже заметил белые кости и вздохнул.

— Как бы и нам с тобой здесь не остаться…

— Вот уж о чем я помышляю меньше всего! — огрызнулся варвар. — Смотри хорошенько под ноги. Мы должны отыскать хотя бы горсточку самоцветов.

Конан наклонился. Так и есть! Среди костей лежал туго набитый кожаный кошель. Он был покрыт плесенью, но все же сохранился в целости. Киммериец поднял его, и вещица развалилась прямо у него на ладони. Внутри все еще находились самоцветы. Те самые, которые успел собрать Туронис перед тем, как погибнуть.

— Спасибо, дружище, — обратился к нему Конан. — Надеюсь, твой путь к богам был легким, а то, что ожидало тебя в конце этого пути, — приятным…

Скелет чуть пошевелился… или Конану это только почудилось? В любом случае, череп слегка переменил положение. Конан решил считать подобное хорошим знаком. Он дружески кивнул скелету и пошел дальше. Найденные самоцветы он крепко сжимал в ладони.

Они с Фридугисом спустились чуть ниже. Здесь сохранилась каменная кладка. И перекрытия еще оставались в целости, хотя задерживаться в этом помещении долго ни у одного из приятелей намерения не было.

— Смотри! — сказал Конан, который хорошо видел в темноте.

Фридугис прищурился, напрягая зрение. Киммериец показывал ему на большую корзину, сплетенную из ивовых прутьев. Там находилось несколько гибких белых тонких веток. И только присмотревшись, Фридугис понял, что это — скелеты издохших здесь змей. Сокровища Кали охраняли кобры!

К счастью, ни одна из них не уцелела после того, как храм обрушился. Зато камни сохранились в неприкосновенности. Сотни изумрудов, рубинов, топазов. Их грани тихо светились даже в подземной тьме.

— Возьмем сколько сможем, — предложил Конан. — Не будем жадничать. Да и времени у нас мало.

Фридугис молча взял корзину и посмотрел на Конана.

— Я готов возвращаться, — объявил он.

Конан засмеялся.

— Если она не прогнила и не рассыплется, то считай, что нам повезло.

Они двинулись обратно. Конан спешил. Нехорошие предчувствия охватили его. Как будто приближалось нечто дурное, отвратительное, с чем придется сражаться. Фридугис, напротив, был весел и бодр.

Добравшись до выхода из подземелья, бритунец первым делом поставил на край ямы свою корзину с драгоценностями. Камней там было достаточно, чтобы обогатить несколько человек и обеспечить им безбедное существование до конца их дней; однако все же не так много, чтобы корзина сделалась неподъемно тяжелой, так что один человек без труда с нею управлялся.

Затем Фридугис выбрался наружу сам. Когда Конан ухватился за край ямы, чтобы выскочить из нее, Фридугис повернулся и с силой ударил своего спутника ногой в лицо.

Конан от неожиданности разжал пальцы и повалился на дно ямы.

— Сиди! — со смехом крикнул ему Фридугис. — Нечего тебе делать среди цивилизованных людей, варвар! Неужто ты рассчитывал выбраться отсюда, да еще с моим богатством? Нет! Я владею им единолично.

Конан молча полез обратно, но Фридугис вынул из кошеля алмаз Кали и показал его медному идолу.

— Гафа! — повелительным тоном произнес Фридугис. — Я желаю, чтобы этот назойливый человек оставался в яме. Можешь убить его, если он окажется чересчур несговорчивым.

Конан заскрежетал зубами.

Медный Гафа приблизился к яме и попросту уселся на нее.

Стало темно. Никакой надежды сдвинуть медную тушу у киммерийца не было. Он решил поискать другой выход из подземелья, хотя надежда найти таковой была крайне мала.

Драгоценности, которые Конан забрал у Турониса, по-прежнему оставались у него. Киммериец сунул их в свой кошель и тщательно затянул завязки. Хотя бы малое утешение, подумал он. Впрочем, Туронису они ничуть не помогли. Не хотелось бы разделить участь молодого бритунца, погибшего здесь сто зим назад.

Конан осторожно двинулся по подземному ходу. Он миновал сокровищницу, где больше не оставалось ни кобр, ни корзин с драгоценностями. Тоннель действительно тянулся дальше под землю. И, поскольку выхода другого не оставалось, Конан направился туда.

Дорога постоянно шла под уклон. Киммериец все глубже опускался под землю. Толща почвы давила на него почти физически: он ощущал, как над ним растут деревья, как глина и песок над этими камнями, укрепляющими своды, пропитываются влагой и порождают мириады травинок. И сам Конан превращался в некое одушевленное растение, ведущее под землей свое странное уединенное существование…