Глаз Лобенгулы
Шрифт:
— Впервые в жизни осталась ночью наедине с мужчиной, да еще в глухом лесу, — прыснула девушка, едва я застегнул молнию спального мешка.
— В походе понятия «наедине» не существует, — как можно суше ответил я. — К тому же Вилли сидит в тридцати шагах от нас. И, полагаю, ушки у него на макушке.
— Какое странное выражение — «ушки на макушке», — нараспев произнесла она, и я почувствовал, что ее рука медленно заскользила по тряпичному полу в мою сторону. — Это у вас в России так говорят?
— Угу, — буркнул я, — у нас много поговорок, пригодных на все случаи жизни.
— И каких же? — проворковала Найтли, без всякого стеснения подкатываясь ближе.
— Например, «Не в свои сани не садись», — выпалил я первое, что пришло в голову.
— И что это означает?
— Это означает — на чужой каравай рот не разевай, — ответил я очередной пословицей. И пояснил: — Имеется в виду, что чужое трогать нельзя.
— Опять загадки, — прошептала девушка, проведя пальчиком по моей щеке. — Какие же вы, русские, загадочные! — Далее ее ручка уверенно и одновременно нежно скользнула по моему уху и выбрались на лоб. — Отчего у тебя складка над переносицей? — пальчик гулял уже вдоль бровей.
— Думать много приходится, — отшутился я. — А когда много думаешь, появляются морщины.
— Но я тоже думаю! Почему же у меня нет?
— Наверное, думаем о разном…
— А о чем ты думаешь сейчас?
— О тебе, конечно, — вырвалось у меня.
— Правда? — обрадовалась она, придвигаясь совсем вплотную. — А что именно ты обо мне думаешь?
— Удивляюсь, что не побоялась отправиться со мной в такую даль, хотя и знаешь меня совсем мало.
— Верно, — девушка начала шептать мне прямо в ухо, будто опасаясь, что ее слова станут доступны посторонним, — знакомы мы всего ничего. Просто я случайно узнала одну историю и сразу подумала, что с тобой мне будет ни капельки не страшно.
— Какую историю? — удивился я.
— Про мою фотографию. Ту, что ты держишь в нагрудном кармане… Этих карточек, Санья, было сделано всего две. Одну я храню в своем альбоме, а вторая была у папы. Моя — на месте. Значит, вторую ты выпросил у папы? Так?
— Ну, примерно так, — пробормотал я, чувствуя, как запылали от стыда щеки.
— Ага, значит, попросту украл? — догадалась по моей неуверенной интонации девушка и, довольно хихикнув, добавила: — Неужели я там так хорошо выгляжу? Подумаешь, девчонка скачет на лошади…
— И глаза у нее горят, а волосы за спиной развеваются, словно флаг победы! — прорвало меня. — Ну как было не среагировать на такой снимок? Руки сами его вытащили и… и сунули в карман. Прости, если можешь.
— Да разве я сержусь? — обволокла Найтли теплым дыханием мое пылающее ухо. — Такое признание дорогого стоит…
— Подъем! — неожиданно прозвучал встревоженный голос Вилли. — Люди уходят с озера!
Едва мы успели отпрянуть друг от друга, как в палатку уже просунулась сначала рука с фонарем, а затем ввалился и сам Зомфельд.
— Встаем, встаем, — якобы спросонок заворчал я, прикрывая лицо от слепящего луча, — что за паника?
— Народ на той стороне озера интенсивно зашевелился, — затараторил телохранитель, то и дело сбиваясь на немецкий говор, — люди выстраиваются колонной и уходят на юг, в сторону Матембе. Значит, они должны прибыть в нужное место еще до рассвета! И если мы сейчас поторопимся, то успеем смешаться с толпой, чтобы не слишком бросаться в глаза.
Торопливо одевшись в не до конца просохшую походную униформу, мы с Найтли принялись активно помогать ему в сборах. По тому, сколь старательно девушка избегала смотреть в мою сторону, я догадался, что она стесняется нашего ночного разговора.
На сборы и огибание озера у нас ушло не менее полутора часов, так что когда мы вышли на место оставленной паломниками стоянки, костры их почти уже догорели. Поскакав по следам паломников, выехали вскоре на довольно широкую дорогу. Мы с Найтли вели на привязи запасных лошадей, а Вилли ехал впереди — с заряженным (на всякий случай) карабином наизготовку.
Вдруг где-то неподалеку суматошно заверещал петух, совсем как у нас в Подмосковье, и мы поняли, что человеческое жилье близко. Вскоре слева от дороги замаячила плотная масса людей: судя по всему, только-только прибывших и еще не знающих, что делать дальше. Но вот от ближайшего дома отделилась небольшая группа мужчин с керосиновыми лампами и начала наводить на обширной площади некое подобие порядка. Видимость оставляла желать лучшего, ибо мы стояли на приличном удалении, но женский говор, чьи-то болезненные вскрики и отдаваемые на незнакомом языке распоряжения слышались в предрассветной тишине вполне отчетливо.
— Предлагаю временно разместить лошадей вон в том краале, — первым спешился Зомфельд. — А то верхом мы смотримся здесь совершенно неуместно.
В его словах имелся определенный резон, и я тоже спрыгнул на землю. Во время переговоров с отчего-то не спящими обитателями крайнего дома выяснилось, что у них можно не только разместить лошадей, но даже снять комнату для временного проживания. Я тотчас полез за изрядно потощавшим бумажником, делая себе на будущее зарубку: собираясь куда-то на один день, денег с собой бери на два.
С головой уйдя в обустройство на новом месте, я чуть было не упустил немаловажный момент: требовалось хоть немного соответствовать образу человека, явившегося в деревню не из досужего любопытства, а в силу насущной необходимости. Для маскировки решил использовать перевязочный пакет. Засучил левый рукав и, перекинув часть бинта через шею, щедро обмотал предплечье, после чего, видимо, стал похож на бойца, вернувшегося с поля боя. Во всяком случае изумлению моих спутников, когда я присоединился к ним, не было предела. Особенно взволновалась Найтли, но я быстро ее успокоил, объяснив, что перебинтованная рука — всего лишь деталь маскировочного имиджа.
— Вилли верно подметил, — развил я свою мысль, — нам не пристало выделяться из толпы. Мы и так здесь как бельмо на глазу, поскольку все трое — белые. Значит, будем играть роль пострадавшего охотника и его товарищей, не бросивших раненого в беде. Ты, Вилли, выдвигайся вперед, изображая проводника. А Найтли пойдет рядом со мной, поддерживая с одной стороны якобы для подстраховки.
Распределив роли, мы неторопливо направились к деревенской площади и, поскольку заметно посветлело, вскоре поняли, что сильно ошибались в количестве прибывших сюда людей. Носилки с больными в количестве примерно тридцати или даже сорока штук были расставлены по земле эдакой плотной подковой, а позади них в полном безмолвии колыхалась толпа не менее чем в двести человек. Поскольку все более или менее удобные места оказались уже заняты, нам пришлось остановиться на достаточном удалении от центра площади. К счастью, в этом месте имелся небольшой пригорок, с которого благодаря имеющемуся у меня биноклю можно было наблюдать за происходящим.