Глаз разума
Шрифт:
Я обычно всеми силами избегаю конференций, больших собраний и вечеринок, так как знаю, что это может доставить мне беспокойство и поставить в неловкое положение, и не только потому, что я могу не узнать знакомых мне людей, но и потому, что я могу поприветствовать незнакомца, как старого друга. Подобно многим другим больным прозопагнозией, я избегаю называть людей по именам, так как боюсь ошибиться. Я полностью завишу в этом отношении от помощи других людей, которые одни только и могут уберечь меня от вопиющих ошибок.
Мне гораздо легче узнавать соседских собак, у которых характерные формы тела и окрас, нежели их хозяев. Если я вижу моложавую даму с родезийским риджбеком, то понимаю, что эта женщина живет в соседней квартире. Если я вижу пожилую даму с дружелюбным пойнтером, то понимаю, что она живет в противоположном конце моего квартала. Но если встречу тех же женщин без их собак, то пройду мимо, не узнав ни одну из них.
Сама идея о том, что «разум», субстанция нематериальная и летучая, может быть частью куска плоти, была невыносима
35
Преисполнившись решимости найти какие-то объективные подтверждения, Галль пошел еще дальше и попытался соотнести личностные и нравственные признаки индивида с формой черепа и с шишками на нем, используя метод, названный им «краниоскопией». Один из его учеников, Иоганн Шпурцгейм, начал популяризировать идеи «френологии» – лженауки, которая пользовалась определенным влиянием в XIX веке. Эти идеи оказали большое влияние на Ломброзо, создателя антропологии криминальных типов. Работы Шпурцгейма и Ломброзо давно развенчаны, но идея Галля о разделении и локализации функций в мозгу человека оказалась плодотворной и оказала большое влияние на медицинскую науку.
Физиолог Жан-Пьер Флуранс решил проверить теорию Галля, для чего удалял слои мозговой ткани у представителей фауны, преимущественно у голубей. Флуранс не обнаружил никаких доказательств корреляции специфических областей коры со специфическими функциями и способностями (вероятно, топорная технология Флуранса применительно к таким мелким птицам и не могла дать научно корректного результата). Сам Флуранс считал, что когнитивные нарушения, которые возникали у его подопытных голубей, отражали лишь объем удаленной мозговой ткани и не зависели от локализации оперативного вмешательства. Флуранс полагал, что то, что справедливо в отношении голубей, может быть отнесено и к человеку. Кора, заключил он, является эквипотенциальной и гомогенной, как печень. «Мозг, – говорил Флуранс полушутя, – секретирует мысль, как печень секретирует желчь».
Положение Флуранса об эквипотенциальности коры головного мозга господствовало в науке до шестидесятых годов девятнадцатого века, до появления работ Поля Брока. Брока провел вскрытие многих пациентов с моторной афазией и показал, что все они имели поражение, ограниченное левыми лобными долями. В 1865 году Брока произнес свою знаменитую фразу: «Мы говорим нашим левым полушарием». С тех пор идея гомогенности и недифференцированности мозга была раз и навсегда отвергнута.
Брока считал, что он открыл «двигательный центр слов» в определенной области левой лобной доли, в области, которую мы теперь называем зоной Брока 36 . Это открытие сулило новый тип локализации функций, нахождение истинной корреляции между неврологическими и когнитивными функциями внутри специфических мозговых центров. Неврология уверенно пошла по этому пути, находя все новые и новые центры разного рода. За «двигательным центром слов Брока» последовал слуховой центр слов Вернике, а затем зрительный центр слов Дежерина – все эти центры находились в левом, речевом полушарии. В правом полушарии был открыт центр зрительного распознавания образов.
36
В 1869 году Хьюлингс Джексон спорил по этому поводу с Брока, утверждая, что локализовать повреждение, приводящее к потере речи, и локализовать речь – это отнюдь не одно и то же. Джексон, по мнению многих специалистов, проиграл этот спор, но он был не единственным, кто возражал Брока. В своей вышедшей в 1891 году книге «Об афазии» Фрейд предположил, что использование языка требует работы множества связанных между собой областей мозга и что зона Брока является лишь одним из узлов обширной мозговой сети. Невролог Генри Хед в опубликованном в 1926 году монументальном трактате «Афазия и семейные расстройства речи» яростно обрушился на «рисовальщиков диаграмм», как он называл исследователей афазии девятнадцатого века. Хед, как Хьюлингс Джексон и Фрейд, ратовал за не столь поверхностный и механический взгляд на речь.
Когда в девяностые годы девятнадцатого века была открыта агнозия, мало кто догадывался, что агнозия может быть избирательной, в частности на такие зрительно воспринимаемые объекты, как лица или среда обитания. И это несмотря на то что такие выдающиеся врачи, как Хьюлингс Джексон и Шарко, к тому времени уже описали больных со специфическими агнозиями на лица и территории, агнозиями, возникающими после повреждений в задних частях правого полушария. В 1872 году Джексон описал человека, который после инсульта в этой области мозга потерял способность «узнавать места и людей. Какое-то время он не узнавал жену и часто блуждал по городу, так как не мог найти свой дом». Шарко в 1883 году сообщил о пациенте, который обладал развитыми зрительным воображением и памятью, но потом одномоментно утратил то и другое. Как писал Шарко, этот больной «перестал узнавать даже собственное лицо. Недавно, находясь в пассаже, он едва не столкнулся, как ему представлялось, с другим человеком. Он чуть было не начал извиняться, пока не догадался, что это было его собственное отражение в стеклянной двери».
Тем не менее даже в середине двадцатого века многие неврологи еще сомневались, существуют ли в мозгу области, ответственные за категориально-специфическое восприятие. Что, несомненно, затормозило признание существования слепоты на лица, несмотря на многочисленные клинические подтверждения.
В 1947 году Иоахим Бодамер, немецкий невролог, описал трех больных, неспособных узнавать лица, но не испытывавших никаких затруднений в распознавании предметов. Бодамеру показалось, что такая избирательная форма агнозии заслуживает особого названия, и придумал термин «прозопагнозия». Он также предположил, что такой специфический изъян может быть вызван нарушением в той области мозга, которая специализируется на распознавании лиц. С тех пор дискуссии по этому поводу не стихают: существует ли особая система, предназначенная только и исключительно для узнавания лиц, или узнавание лиц является просто одной из функций более общей системы зрительного распознавания образов? Макдональд Кричли, весьма скептически отнесшийся к идее Бодамера о слепоте на лица, писал в 1953 году: «Представляется маловероятным, что человеческие лица должны относиться к особой перцептуальной категории, отличной от всех других пространственных объектов – одушевленных и неодушевленных. Есть ли какие-то признаки, касающиеся размера, формы, цвета или подвижности, которые бы настолько отличали человеческое лицо от других предметов, что препятствовали бы его идентификации?»
Однако в 1955 году английский невролог Кристофер Паллис опубликовал превосходное, детализированное и документально подтвержденное исследование своего больного А.Х., горного инженера из Уэльса, который вел дневник и смог представить врачу внятное и подробное описание своих переживаний. Однажды ночью в июне 1953 года А.Х., видимо, перенес инсульт. Он «внезапно почувствовал себя плохо после небольшой выпивки в клубе». У А.Х. появилась спутанность сознания, его отвезли домой и положили спать, но спал он беспокойно. Встав на следующее утро, он увидел, что зрительная картина окружавшего его мира разительно изменилась, о чем он так сообщил Паллису:
«Я встал с постели. Сознание у меня было ясное, но я не узнавал моей спальни. Я отправился в туалет. С большим трудом нашел туда дорогу – и не узнал собственный туалет. Повернувшись, чтобы вернуться в постель, я понял, что не узнаю помещения, в котором нахожусь, оно выглядело для меня совершенно незнакомым.
Я не различал цвета и лишь отличал темные предметы от светлых. Потом я обнаружил, что все окружавшие меня люди на одно лицо. Я не мог отличить жену от дочерей. Впоследствии мне всегда приходилось дожидаться, пока мои жена или мать заговорят, так как я узнавал их только по голосам (моей матери сейчас восемьдесят лет).
Я вижу нос, глаза и губы очень ясно и отчетливо, но не могу сложить из них портрет. Все лица выглядят так, словно они затерты мелом на доске».
Нарушения не ограничивались неузнаванием людей в реальной жизни.
«Я не способен узнать людей на фотографиях, иногда не могу узнать даже самого себя. В клубе я вдруг увидел какого-то человека, который смотрел на меня в упор. Я спросил у распорядителя, кто это. Вы будете смеяться, но я смотрел на самого себя в зеркало. Позже я поехал в Лондон, где несколько раз ходил в кино и в театр. Во всех случаях я был не в состоянии уловить сюжет. Я совершенно не понимал, кто есть кто. Купив несколько номеров «Мен онли» и «Лондон опинион», я не получил никакого удовольствия от разглядывания иллюстраций. Я мог понять, что на них изображено, только по каким-то второстепенным деталям, но никакой радости от этого не испытывал. Изображения должны восприниматься с первого взгляда».
Были у А.Х. и другие зрительные расстройства: дефект в одном из углов поля зрения, преходящие расстройства способности читать, потеря способности воспринимать цвет и трудности с узнаванием мест. (Вначале у него были также странные ощущения в левой половине тела – «тяжесть» в левой руке, покалывание в указательном пальце и в левом углу рта.) Но предметной агнозии у А.Х. не было, он легко узнавал геометрические фигуры, рисовал предметы сложной формы, собирал пазлы и играл в шахматы.
С тех пор было проведено немало вскрытий больных, страдавших прозопагнозией. Выяснилось, что практически у всех больных прозопагнозией наличествовали повреждения в правой зрительной ассоциативной коре – в частности, в области нижней поверхности затылочно-височной коры. Чаще всего обнаруживалось поражение структуры, которая называется веретенообразной извилиной. Результаты этих вскрытий подтвердились в восьмидесятые годы, когда стала возможной визуализация мозга у больных при жизни с помощью компьютерной томографии и магнитно-резонансной томографии. Подтвердилось, что у больных прозопагнозией имеют место поражения участка, который теперь называют «веретенообразной лицевой областью». (Аномально высокая активность этой области чревата галлюцинациями с калейдоскопом лиц, как это показали Доминик Ффитче и его коллеги.)