Глаз разума
Шрифт:
Дэвид Брустер, ученый девятнадцатого века, вдохновленный работами Уитстона, наблюдал сходные формы стереоскопической иллюзии. Глядя на обои с повторяющимися дробными мотивами, он наблюдал, что иногда, при соответствующей конвергенции или дивергенции глаз, рисунок начинает дрожать, перемещаться, а потом превращается в стереоскопический рельеф, который парит либо над, либо под плоскостью обоев 58 . Брустер написал об этой стереоскопической иллюзии, думая, что был первым, кто наблюдал этот феномен. Хотя подобные «автостереограммы» были известны еще тысячелетия назад, о чем свидетельствуют произведения исламского и кельтского искусства, например, да и не только они. Многие средневековые манускрипты, такие как Келлская книга или Линдисфарнское Евангелие, содержат очень замысловатые иллюстрации, выполненные с такой изощренностью, что возникает иллюзия их рельефности. (Джон Сисни, палеобиолог из Корнельского университета, предположил, что такие
58
В 1844 году Брустер изобрел простой портативный стереоскоп, в котором использовал линзы (зеркальный стереоскоп Уитстона был громоздким, тяжелым, и устанавливать его приходилось на стол). Поначалу Брустер восхищался Уитстоном, но впоследствии стал ревновать к славе своего более молодого коллеги и начал под псевдонимами публиковать порочащие его статьи. Наконец, в 1856 году, в своей замечательной во многих отношениях книге «Стереоскоп: история, теория и конструкция» он выступил с открытыми нападками на Уитстона, отказав ему в праве на всякий приоритет в науке о стереоскопии.
В последние два десятилетия автостереограммы приобрели широкую популярность в серии книг «Magic Eye». Эти иллюзии представляют собой некие изображения, которые можно рассматривать без стереоскопа. Они состоят из горизонтальных рядов повторяющихся «обойных» узоров, слегка отличающихся между собой. На первый взгляд все эти ряды расположены на одном уровне в плоскости рисунка, но при надлежащей конвергенции или дивергенции глаз, когда каждый из них фиксируется на разных рядах, возникает потрясающая стереоскопическая иллюзия. Сью очень любит эти картинки, они придают новое измерение ее вновь обретенной жизни в стереоскопии: «Я нахожу эти обойные автостереограммы легкими и чрезвычайно меня волнующими, – написала она недавно, – вероятно, потому, что, разглядывая их, я регулярно упражняюсь в конвергенции и дивергенции».
Летом 2005 года мы с Бобом Вассерманом нанесли Сью еще один визит, на этот раз в Вудс-Хоуле в штате Массачусетс, где она вела курс по нейробиологии. Мне она писала, что залив здесь иногда наполняется светящимися организмами, преимущественно динофлагеллятами, и она получает большое удовольствие, плавая среди них. Мы приехали в середине августа, в самый подходящий сезон для купания. Вода и вправду буквально горела от скопления светящихся созданий («Noctiluca scintillans – мне очень нравится это название», – сказала Сью). С наступлением темноты мы спустились на берег, вооружившись масками и трубками. Свечение воды было заметно с берега, словно море кишело светлячками, а когда мы погрузились в воду и принялись плавать, тучи миниатюрных фейерверков заполыхали вокруг наших рук и ног. Эти светящиеся точки пролетали мимо наших глаз, как звезды мимо «Энтерпрайза», достигшего скорости нуль-транспортировки. В одном месте, где светлячков было особенно много, Боб сказал: «Как будто плывешь сквозь звездную галактику, сквозь шаровидное скопление».
Услышав это, Сью сказала: «Теперь я вижу их в трехмерном пространстве, а раньше они казались мне мерцающими на плоскости». Здесь не было контуров, границ и больших предметов, содействующих окклюзии или задающих перспективу. Не было никакого контекста – мы словно погрузились в громадную точечную стереограмму. Сью видела светящихся динофлагеллятов на различной глубине и на любом расстоянии – видела в трехмерном пространстве. Нам хотелось более подробно расспросить ее об ощущениях, но Сью, которая обычно охотно отвечает на такие вопросы, была так зачарована красотой морских светлячков, что не стала этого делать. «Хватит рассуждать, – сказала она, – вернемся к нашим фонарикам!»
Пытаясь найти аналогию своим переживаниям, Сью в своем первом письме ко мне писала, что ее опыт может быть сродни опыту человека, который родился с абсолютной цветовой слепотой, воспринимал мир только в оттенках серого цвета – и вдруг обрел способность воспринимать его во всей цветовой гамме. Такой человек, писала она, «будет, вероятно, ошеломлен красотой мира. Сможет ли он насмотреться на него?». Мне понравилась поэтическая аналогия Сью, хотя в справедливости ее сравнения я не уверен. Мой друг и коллега Кнут Нордби, страдавший полной цветовой слепотой, считал, что получение способности различать цвета в конце жизни, прожитой без этой способности, может оказаться большим ударом. Восприятие цвета было бы трудно или даже невозможно интегрировать в сложившуюся картину мира. Цвет остался бы непонятным, не вызывал бы никаких ассоциаций и не имел бы смысла для такого человека, например, как он.
Опыт Сью со стереоскопией не был, однако, ни неуместным, ни бессмысленным. Испытав кратковременную растерянность, она полностью восприняла новую способность и прочувствовала ее не только как некий бонус, но как естественное и восхитительное углубление существовавшего прежде зрения. Правда, Сью чувствует, что суть не в количественном приросте. Стереоскопия, полагает она, – это нечто новое и совершенно другое 59 . Причем
59
Этот взгляд, который разделяю сегодня и я, находится в противоречии со взглядами великого первопроходца науки о зрении Дж. Дж. Гибсона. В вышедшей в 1950 году книге «Восприятие видимого мира» он писал: «Если градиентная теория верна, то бинокулярное зрение имеет место как детерминант, но всего лишь один из детерминантов визуального пространства». Некоторые выдающиеся современные исследователи зрения придерживаются сходных взглядов. Так, Дэйл Пурвис и Р. Бо Лотто в книге «Почему мы видим то, что делаем» пишут о «непрерывном отношении» между трехмерным миром, который мы способны воспринять одним глазом, и его «усилением» с помощью стереоскопического зрения. Такие взгляды хотя и находятся в полном соответствии с поведенческой и эмпирической теорией зрения, игнорируют качественные и субъективные аспекты стереоскопии. Поэтому так важны повествования о пережитом и личные свидетельства о том, что значит внезапно обрести стереоскопическое зрение после многих лет жизни с практически врожденной пространственной слепотой (как в случае Сью) или, наоборот, что значит внезапно утратить, о чем речь пойдет в следующей главе.
Дэвид Хьюбел с большим интересом отнесся к истории Сью и даже вступил в переписку с нами. Он особо подчеркнул, что пока что мало что известно о клеточных основах стереоскопии. Мы не знаем, имеются ли у животных бинокулярные клетки, отвечающие за детектирование различий в изображениях (сам Хьюбел считает, что имеются). Врожденное ли это качество или приобретенное? Мы не знаем также, что происходит с бинокулярными клетками, если косоглазие препятствует их развитию в раннем возрасте. Что еще важнее, не знаем, способны ли эти клетки восстанавливаться, если люди позднее обретают способность к бинокулярному совмещению изображений на сетчатках. Относительно Сью он писал: «Мне кажется, что у нее [восстановление стереоскопического зрения] произошло слишком быстро для восстановления нервных связей, и я скорее склонен думать, что аппарат стереоскопического зрения у нее был интактен и готов к работе и только ждал, когда произойдет совмещение изображений». Хотя, писал Хьюбел, «это всего лишь мое предположение».
Из опыта Сью вытекает, что взрослый мозг обладает достаточной пластичностью бинокулярных клеток и контуров, если некоторые из них уцелели в критический период и способны заново активироваться в более позднем возрасте. В таких случаях, несмотря на то что человек обладал малой способностью к стереоскопическому зрению или не обладал ею вовсе, потенциал присутствует и может реализоваться, если будет восстановлена согласованность движений глазных яблок. Весьма вероятно, что именно это произошло со Сью после пятидесятилетнего латентного периода.
Сама Сью, хотя изначально и думала, что ее случай уникален, нашла позднее в Интернете сообщения о других людях с косоглазием и сходными проблемами, у которых стереоскопическое зрение неожиданно восстанавливалось в результате визуальной терапии. Опыт этих людей, так же как и опыт Сью, учит, что если у человека остаются хотя бы минимальные функционально сохранные островки в зрительной коре, у него имеется неплохой шанс их активировать и расширить, несмотря на длительный перерыв.
Какова бы ни была неврологическая основа преображения зрительного мира Сью, оно подарило ей новое, дополнительное переживание, значимость которого мы, обладавшие бинокулярным зрением от рождения, едва ли способны оценить по достоинству. Для Сью стереоскопия до сих пор остается своего рода откровением. «Спустя почти три года, – писала она, – мое новое зрение продолжает удивлять и восхищать меня. Однажды зимой я бежала из аудитории в кафетерий, чтобы наскоро перекусить. Я сделала несколько шагов по улице и остановилась как вкопанная. Вокруг меня большими мокрыми хлопьями медленно падал снег. Я видела пространство между снежинками, а они все вместе кружились в красивейшем трехмерном танце. Раньше снег падал в одной плоскости, расположенной у меня прямо перед носом, и я смотрела на снегопад как бы со стороны, теперь же я находилась внутри его, среди снежинок. Забыв про обед, я несколько минут наблюдала, как падает снег. Зрелище это вызывало у меня чувство необыкновенной радости. Снегопад может быть очень красивым – в особенности если видишь его впервые».
Постскриптум
Уже семь лет прошло после восстановления бинокулярного зрения у Сью, но она продолжает восхищаться своим все еще «новым» ощущением, сделавшим ее мир несравненно более богатым и насыщенным. Со времени ее последнего письма ко мне в 2004 году она не переставала думать о своем опыте и общаться со многими людьми, оказавшимися в похожей ситуации, а также консультироваться со специалистами. В 2009 году она опубликовала интересную и содержательную автобиографическую книгу: «Фиксируя взгляд: путь ученого к зрению в трех измерениях».