Глаз тигра

Смит Уилбур

Я нашел Чабби за завтраком, и мне понадобилась лишь минута, чтобы объяснить ему, что произошло. Мы отправились в Форт на пикапе, и там нас незамедлительно принял Уолли Эндрюс. Он не стал заниматься показаниями и прочими полицейскими процедурами. Вместо этого мы погрузили на грузовик подводное снаряжение полиции. К тому времени, когда мы добрались до пристани, так уже собралась добрая половина жителей Сент-Мери, стоящих в молчаливой тревоге. Некоторые своими глазами видели взрыв, и все его слышали.

Время от времени раздавались соболезнования в мой адрес, когда мы тащили к лодке для ловли макрели спасательное оборудование.

– Пусть кто-нибудь найдет Фреда Кокера, – сказал я им. – Скажите, чтобы он приехал сюда, захватив мешок и корзину. – И сразу раздался гул предположений и догадок.

– Эй, мистер Харри, кто-нибудь был на судне?

– Повторяю, позовите Фреда Кокера, – ответил я, и мы отправились в шлюпке к якорной стоянке «Балерины».

Пока Уолли ждал нас в шлюпке наверху, мы с Чабби погрузились в мутную воду гавани. «Балерина» лежала вверх килем на глубине сорока футов. Видимо, она перевернулась, пока тонула, но не было причин беспокоиться, что мы не попадем внутрь ее: днище раскололось пополам вдоль киля. Поднимать ее уже не было никакого смысла.

Чабби ждал у дыры в днище, а я пробрался внутрь. То, что осталось от камбуза, было теперь заполнено бесчисленными стаями рыб. Они пребывали в каком-то прожорливом экстазе, и я едва не захлебнулся собственной рвотой прямо в акваланге, когда увидел, что было их трапезой.

Лишь лоскутки зеленой ткани, прилипшие к останкам плоти, указывали, что это была Джудит. Мы вытащили ее останки тремя кусками и я положил их в холщовые мешки, что привез Фред Кокер.

Я сразу же нырнул еще раз и стал пробираться среди станков днища к тому отсеку под камбузом, где все еще покоились два железных цилиндра, привинченных к специальной раме. Оба крана были широко открыты, и кто-то вырвал шланги, так чтобы газ мог свободно вытекать из баллонов. Никогда в жизни я не чувствовал такой безудержной ярости, как в эти мгновения. Она была тем сильнее, что речь шла о моей личной потере. «Балерина» погибла, а она была частью моей жизни. Я закрыл краны и присоединил шланги. Это было уже мое личное дело, и я займусь им сам.

Когда я шел по пристани назад к пикапу, меня утешала лишь одна мысль – «Балерина» была застрахована. Я куплю себе новое судно, может, не столь красивое и любимое, как «Балерина», но все же судно.

В толпе я заметил блестящую черную физиономию Хэмбона Уильямса – портового паромщика. Вот уже сорок лет он гонял свою лодчонку взад и вперед по гавани, беря по три пенса за рейс.

– Хэмбон! – окликнул я его. – Ты отвозил кого-нибудь на «Балерину» прошлой ночью.

– Нет, сэр, мистер Харри, никого.

– Совсем никого?

– Только вашу барышню. Она сказала, что забыла на судне часы. Вот я и отвез ее за ними.

– Барышню?

– Ну да, что с желтыми волосами.

– Во сколько, Хэмбон?

– Часов в девять. Я сделал что-то не то, мистер Харри?

– Да нет, все в порядке. Забудем об этом.

Мы похоронили Джудит на следующий день после полудня. Мне удалось добиться участка на кладбище возле ее родителей. Анджело это одобрил. Он сказал, что ему было бы очень больно, если бы она лежала в одиночестве где-нибудь на холме. Анджело все еще находился под действием таблеток, на кладбище он был задумчив и молчалив.

На следующее утро мы начали поднимать наверх останки «Балерины». Мы трудились десять дней подряд и сняли с судна все, что еще хоть как-то могло нам пригодиться – начиная от огромных спиннинговых катушек и моего карабина и кончая двойными лопастями винта. Днище каюты было так сильно повреждено, что поднимать остальное уже не было смысла. К концу этих дней от «Балерины» остались одни воспоминания. В моей жизни было много женщин, но теперь они – лишь мимолетное приятное воспоминание, которое посещает меня, когда я слышу какую-нибудь песню или чувствую запах знакомых духов. Как и они, «Балерина» начала постепенно растворяться в минувшем.

На десятый день я отправился навестить Фреда Кокера. И в первый же момент, как только переступил порог его конторы, я заподозрил неладное. Он нервно вытирал пот, глаза воровато бегали за стеклами очков, а руки, дрожали, перебирали вещи на столе или скользили по костюму – он то поправлял галстук, тог приглаживал непослушные пряди на лысом черепе. Он знал, что я пришел поговорить о страховке.

– Только, пожалуйста, не волнуйтесь, мистер Харри, – посоветовал он.

Когда я слышу эту фразу, я моментально начинаю волноваться.

– В чем дело, Кокер? Давай, выкладывай, – я стукнул кулаком по крышке стола, и он подпрыгнул в кресле так, что очки в золотой оправе свалились у него с носа.

– Мистер Харри, пожалуйста…

– Говори, гнусный несчастный могильный червяк!

– Мистер Харри, я хотел бы поговорить о ваших страховых взносах, – я пристальным взглядом наблюдал за ним.

– Понимаете, вы раньше никогда этого не требовали – это было напрасной…

Я все понял.

– Ты прикарманил взносы! – прошептал я срывающимся голосом. – Ты не перечислял их страховой компании.

– Поймите, – кивнул Фред Кокер. – Я полагал, вы поймете.

Я хотел, не теряя времени, броситься через стол, но зацепился и упал. Фред Кокер выскочил из кресла, ускользнув от моей протянутой руки. Он кинулся к задней двери и захлопнул ее за собой. Я ринулся за ним, сбив замок, так что дверь закачалась на петлях. Фред Кокер дал стрекача, будто спасаясь от темных сил, что, может было для него и к лучшему. Я схватил его в дверях, ведущих к подъездной аллее. Приподняв его за горло одной рукой, я прижал его к штабелю дешевых сосновых гробов. Он потерял очки и хныкал от страха. Крупные слезы катились из его беспомощных близоруких глаз.

– Ты знаешь, что я тебя убью? – прошептал я, и он застонал. Его ноги болтались в шести дюймах от пола.

Я размахнулся правым кулаком, приняв более устойчивое положение. Этот удар мог снести ему голову, чего я вовсе не хотел, но мне было необходимо выместить на чем-то свою злость. Я ударил кулаком по гробам возле его уха. Доска треснула по всей длине. Фред Кокер истерично завизжал, как девица на поп-концерте, и я отпустил его. Ноги его не держали, и он тяжело осел на цементный пол. Я оставил его лежать там, стонавшим и заикающимся от испуга, а сам вышел на улицу – теперь уже банкротом, каким я был последние десять лет.