Глаз ведьмы
Шрифт:
Серов тяжело поднялся и поплелся на шум проходивших мимо машин, грустно размышляя о случившемся: экая глупость, приятель, вламываться в квартиру бывшей пассии, когда там другой мужчина. И тут же сердце ревниво царапнула мысль: кому теперь достанется роскошное тело Лариски, кому она подарит горячие ласки? Неужели брюнету?!
Ах, как Сергею хотелось съязвить, сказав, что японцы рекомендуют будить любимую, целуя ее сначала в левый, а потом в правый глаз, и тут же дать брюнету по глазам — сначала по левому, затем по правому, чтобы тот месяц не снимал темные очки и боялся посмотреть на себя в зеркало. А что? Япошки, говорят, великие мудрецы в любви, драке и чайной церемонии. Отчего бы не последовать их советам?
Выйдя на незнакомую улицу, он поймал машину и уговорил водителя довезти до дома за зеленый стольник. По тому, как глядел на него шофер и как неохотно он согласился, по его напряженной спине Сергей понял: видок у него аховый и надо хотя бы умыться, прежде чем заявляться в родные пенаты.
Умылся он у крана для полива, еще сохранившегося в их дворе как реликт старой Москвы, и поднялся к себе. Тихонько вошел в прихожую и, увидев тонкую полоску света, пробивавшуюся из гостиной, обреченно махнул рукой — закрыться в комнате и привести себя в порядок теперь не удастся.
— Где ты был?
Отец сидел в кресле с трубкой в руке, а тетя Клава, укрывшись пледом, прикорнула на диване.
Серову-старшему стоило отдать должное: при виде сына ни один мускул не дрогнул на его лице, лишь чуть сузились глаза, да пальцы крепче сжали потухшую трубку.
— Не нужно будить Клаву, — шепотом попросил Сергей и знаком предложил отцу пройти в другую комнату.
— Где ты был? — входя следом за ним и прикрыв за собой дверь, повторил Иван Сергеевич. — Изволь отвечать!
— Не шуми… К Лариске меня занесло.
— Возвращение блудного любовника? — Иван Сергеевич подал сыну зеркало. — Полюбуйся! Ручная работа, может быть, добавили ногами? Думаю, это не Лариска! Кстати, ты, свинтус этакий, мог бы хоть позвонить?!
Помимо его воли в этом возгласе слышалась такая боль и отчаяние, что Сергей не выдержал и обнял отца, прижавшись щекой к его сухому плечу.
— Мне страшно, папа, — прошептал он. — Я не мог позвонить, не мог предупредить, потому что временами я сам не осознаю, что делаю.
— Бог с тобой! — Иван Сергеевич отстранил сына и пытливо взглянул ему в глаза. — О чем ты, Сережа?
— У меня, по-моему, птималь.
— Что?
— Малые припадки, как сказал профессор. Последствия травмы. Сегодня я позвонил по тому телефону, который был на платке, встретился с людьми и передал то, что меня просили. И там уговорили выпить немножко, помянуть покойного. А потом — провал! Понимаешь, полный провал, черная темнота, и вдруг я выныриваю из нее у дверей Ларискиной квартиры с ключами в руке! Открываю, а она там с каким-то брюнетом танцует танго.
— И ты полез в драку? — Иван Сергеевич усадил сына на диван.
— Нет, драку начали телохранители этого брюнета.
— Значит, он из богатеньких?
— Наверное, — Сергей равнодушно пожал плечами и благодарно кивнул, когда отец подал ему ватку и бутылочку со свинцовыми примочками. — Главное другое: моя правая действует отлично, а вот голова иногда живет сама по себе.
— Пока это единичный случай, — с надеждой заметил отец.
— Нет, — покачал головой сын. — После драки опять наступил провал, и я обнаружил себя в сквере.
— Тебе необходимо срочно лечь в хорошую клинику. Я утром позвоню Валентину Егоровичу, и мы все решим. Или даже лучше свяжусь с профессором Белкиным.
— Ага, и скажи ему, что твой сын стал забывать, кто он есть и где его дом.
— Не паясничай, — немного повысил голос отец.
«Милые старички, — с горечью подумал Сергей. — Твой профессор такой же всеми забытый пенсионер, как ты сам. Ваши знания, опыт и, главное, порядочность теперь никому не нужны. Ну и что твой профессор: поахает, поохает, даст совет и на этом все закончится?»
Но вслух он сказал совершенно иное:
— Хорошо, позвони.
— Ты согласен лечь в клинику?
— Посмотрим. Надо вообще подумать, как жить дальше. Врачи предупреждали, что такие явления, о которых я тебе сказал, могут возникать при перенапряжении и приеме алкоголя, но потом все пройдет.
— Это не насморк! — отрезал Иван Сергеевич. И, помолчав, добавил: — Иди мойся и спать, утром заклеешь лицо пластырем, а для Клавы что-нибудь придумаем. И я тебя прошу…
— Больше не повторится, — поняв с полуслова, заверил Сергей.
В ванной, стоя под душем, он подумал: если бы остались все доллары, жить было бы куда проще, а теперь этих денег хватит лишь на крайний случай. Но не пойдешь же к Борису вновь — хотя его телефон и сохранился, переписанный с платка в записную книжку — и не поплачешься, что неизвестно куда задевал деньги. Это не в детской сказочке, когда мужичку дарили один волшебный подарок за другим, а он никак не мог их сохранить. Это суровая правда жизни.
Как ни странно, он не испытывал никакой неприязни к Лариске. Мало того, он ревновал ее к этому противному брюнету, даже на свидания таскавшему за собой дюжих мордоворотов. Хотя Лариску тоже можно понять — какой из Серова муж, особенно после травмы мозга? Ему лечиться надо, восстанавливать здоровье, а ей надо замуж, устраивать себя, пока товар, который у нее есть, в самом соку и не перезрел. Это раньше, когда был жив папаша, она не думала о деньгах и могла позволить себе предаваться любовным утехам совершенно бездумно, но после гибели Николая Ивановича ситуация разительно изменилась. Ларка стала просто нищей! В любом случае Сергей не обеспечит ей уровень жизни, к которому она привыкла. Печально, но факт…
Утром, пока сын еще спал, отец, как обещал, позвонил профессору Белкину и рассказал ему о состоянии Сергея.
— Я прекрасно понимаю ваше беспокойство, уважаемый Иван Сергеевич, — проговорил маститый в прошлом медик. — Однако, по моему мнению, особенных причин для паники пока нет. Краткие выпадения сознания бывают у травматиков, особенно после физического или нервного перенапряжения. Вы говорили, он выпил?
— Да, правда, сказал, что немного. Зато ром!
— О! Кто же пьет ром в такую жару, да еще после сотрясения мозга? Хотя сейчас чего только не понавезли в Россию. А были времена, Иван Сергеевич, когда мы за счастье считали армянский коньячок…