Глаз ведьмы
Шрифт:
— Были… Но что же нам делать, ведь он не помнит ничего. Страшно!
— Чтобы положить в клинику, нужно согласие больного, — помолчав, вздохнул Белкин. — Теперь новые порядки: никто не позволит положить человека в больницу, тем более психиатрического или неврологического типа, против его желания. Стоит Сереже только заикнуться, что он не хотел, как у докторов начнутся неприятности. Поймите меня правильно, Иван Сергеевич, кому охота терять кусок хлеба.
— Я понимаю, — сокрушенно откликнулся Серов-старший.
— Давайте пока понаблюдаем. Пусть принимает элениум и соблюдает режим, я полагаю, подобные явления прекратятся через некоторое время, особенно если вести себя правильно. Вы говорили, сын показался Дударю?
— Да, Валентину Егоровичу.
— Он хороший специалист, даже отличный. Пусть не теряет с ним связи. А вы звоните, всегда рад!..
Подслушивающее устройство, установленное на распределительном щитке телефонов в подъезде Серовых, бесстрастно фиксировало этот разговор и передало его в виде радиосигналов дальше — в стоящий на соседней улице старенький грязный «запорожец», в котором была смонтирована ретранслирующая аппаратура. Поэтому дежурный оператор получил возможность записать разговор Ивана Сергеевича с профессором Белкиным с опозданием всего на доли секунды.
Прослушав запись, он довольно прищелкнул языком и подумал, что шеф будет очень рад. И тут аппаратура выдала сигнал о новом телефонном звонке — на сей раз звонили Серовым.
— Да, — послышался из динамика сонный голос Сергея.
— Проспался? — зло спросила Лариса. — Ты, жуткая скотина! Привези ключи и положи их в почтовый ящик! Я не желаю больше никогда видеть твою образину, мерзавец!
Он хотел что-то сказать, но Лариса уже бросила трубку. Сергей набрал ее номер, но она, по всей вероятности, отключила телефон — из наушника потекли долгие, противные гудки.
Оператор ехидно усмехнулся и щелкнул тумблером, выключая запись. Диктофон перестал мотать ленту и перешел на режим ожидания. Оператор набрал номер и, услышав в трубке знакомый голос, сообщил:
— Есть новости.
— Можете прокрутить?
— Секунду.
Пока шеф слушал запись разговоров Серова-старшего с профессором и Серова-младшего с Ларисой Рыжовой, оператор закурил и флегматично пускал кольца дыма. Судя по всему, совершенно не интересовавшая его работенка по прослушиванию телефона квартиры Серовых вот-вот должна закончиться. Что толку от этих дурачков, если тут нельзя наскрести даже горстки информации, которую можно выгодно перепродать? Кого интересуют эти бывшие менты? Кто способен заплатить за информацию о них, не психиатры же, которые лечат младшего? А стоит начать рыть, как не исключена возможность заработать холодную квартирку на кладбище, откуда уже никогда не переедешь — если точно не знаешь, кому продать товар, вполне можешь нарваться на готового продать информацию о тебе. И тогда ты — покойник.
— Любопытно, — прослушав запись, отметил шеф.
— Снимаемся? — с затаенной надеждой спросил оператор.
— Рано, — немного подумав, решил шеф. — Переведите в автоматический режим, и пусть прослушивают запись в конце каждых суток, а потом станет видно.
— Ясно.
Дождавшись пока шеф отключится от связи, оператор зло брякнул трубку.
Черт бы их всех побрал! Чего они вцепились в припадочного мента и его малахольного папашку? Впрочем, не его дело — перевод на автоматический режим тоже благо.
— Разрешите?
Владислав Борисович поднял глаза и от удивления перестал жевать: рядом с его столиком появился колченогий, одетый в дорогой летний костюм и с неизменной тростью в руке: без нее он не мог сделать и шагу.
— Да, конечно, прошу, — Шамрай с трудом проглотил застрявший в горле кусок и запил его минералкой.
Откуда здесь, в правительственном учреждении, взялся калека, да еще как сумел подкараулить Владислава Борисовича во время обеда? Хотя что удивляться: у старика и широкие возможности, и солидные связи, о которых Шамрай мог только догадываться, ему ничего не стоило пройти сюда и подождать, пока знакомый оставит свой насквозь прокуренный кабинет и отправится перекусить. Сейчас нужно держать себя в руках и не выказывать перед колченогим никакого удивления, а тем паче растерянности или страха. Ясно как божий день, что появился он тут не просто так, но и Шамрай ему не мальчик!
— Что будете кушать? — к столику подошла кокетливая официантка.
— Мне только апельсиновый сок, — попросил колченогий и, когда она отошла, доверительно пожаловался Владиславу Борисовичу: — Погода меняется, все кости болят. При таком состоянии хочется уравнять внутреннее давление с внешним.
— Полагаете, станет еще жарче?
Шамрай уже сумел справиться с кратким замешательством, вызванным появлением колченогого, и обрел прежнее равновесие духа. В конце концов надо и поесть, а то котлетка по-киевски остынет.
— Нет, — калека поджал узкие губы и кивком поблагодарил официантку, поставившую перед ним высокий стакан с соком. — Думаю, пойдут дожди.
— Давно пора.
Владислав Борисович прикидывал про себя, зачем притащился колченогий, не рассказывать же о погоде? За ним раньше не замечалось склонностей подменять гидрометеоцентр. Но не надо его ни о чем спрашивать или торопить: сам скажет, если уже пришел.
С другой стороны, у этого человека есть и такая привычка — разжечь любопытство, напустить туману погуще, внести сумятицу в мысли и, ничего толком не объяснив, уйти, оставив собеседника мучиться догадками.
— Появился наш старый знакомый, — пригубив сок, сообщил колченогий.
— Кого вы имеете в виду?
— Все того же Волкодава, который чуть не вцепился вам в горло, — желчно усмехнулся калека. — Его выписали из госпиталя.
— Оказывается, вы его не добили? — с оттенком презрительного недоумения спросил Шамрай.
Кажется, его мелкий выпад попал в самую точку: хромой очень не любил признавать свои промахи и каяться при неудачах. Ну ничего, пусть проглотит и поерзает, не одному же Владиславу Борисовичу получать острые шпильки под ребра!
— Все вы, молодые, вечно торопитесь, — колченогий развалился на стуле. — Вам хочется немедленно все решить кардинально, а быть торопливым без меры нельзя!
— Возможно. Но вы сами не раз говорили, как сильно он мешает!
— Разве я отказываюсь от своих слов? Отнюдь! Кстати, знаете, где побывал наш друг, едва успев сменить госпитальную пижаму на цивильную одежду?
— На работе? — предположил Владислав Борисович, внутренне уже готовясь, что сейчас, как листья по осени, посыплются новости самого пренеприятнейшего свойства.