Глаза чужого мира (сборник)
Шрифт:
— Я уже объяснил причину своих действий, — отвечал Ильдефонс. — Если говорить коротко, я хочу, чтобы во время нашего обсуждения никто не входил и не выходил.
— Продолжай, — отрывисто сказал Гуртианц. — Я обуздаю свое нетерпение.
— Чтобы подготовить почву для моих высказываний, мне придется прибегнуть к авторитету Фандааля, верховного мастера нашего искусства. Его заветы строги и недвусмысленны и лежат в основе свода правил, который регулирует наше поведение. Я, разумеется, говорю о «Голубых принципах».
— По правде говоря, Ильдефонс, твои паузы хотя и эффектны, но слишком затянуты, — подал
— Ты забегаешь вперед! — пророкотал Ильдефонс. — Тем не менее, коль скоро речь зашла о теме нашего разговора, полагаю, каждый из вас захватил с собой все вещи, пожалованные ему после суда над Риальто? У всех они с собой? Нет? По правде говоря, ничего иного я и не ожидал… Так… о чем бишь я говорил? Если не ошибаюсь, я только что почтил память Фандааля.
— Верно, — кивнул Аш-Монкур. — А теперь будь так добр, опиши новые находки. Например, где они были спрятаны?
— Терпение, Аш-Монкур! — вскинул руку Ильдефонс. — Ты помнишь последовательность событий, к которым привело необдуманное поведение Гуртианца в Фалу? Он порвал принадлежащий Риальто экземпляр «Голубых принципов», тем самым побудив Риальто обратиться в суд.
— Я прекрасно помню эту ситуацию. По мне, все это буря в стакане воды.
Из тени выступила высокая фигура в черных брюках, свободной черной блузе и низко надвинутой на глаза черной шапочке.
— А мне так не кажется, — сказал черный человек и снова отступил в тень.
Ильдефонс и ухом не повел.
— Это дело затрагивает и наши интересы, хотя бы с чисто теоретической точки зрения. Риальто выступал в качестве истца, все собравшиеся являются ответчиками. Дело в изложении Риальто выглядело крайне просто. «Голубые принципы», по его утверждению, провозглашали, что любое умышленное изменение или порча Монстритуции или полной и общеизвестной ее копии является преступлением и карается как минимум штрафом в троекратном размере нанесенного ущерба, а как максимум — конфискацией всего имущества. Таково было мнение Риальто, и он предъявил изорванную копию «Голубых принципов» в качестве улики.
Ответчики, возглавляемые Аш-Монкуром, Гуртианцем, Гильгедом и остальными, отклонили это обвинение, объявив его не просто надуманным, но еще и самостоятельным противоправным действием. Иск Риальто, заявили они, явился основанием для встречного иска. В поддержку этого утверждения Аш-Монкур и его товарищи отвезли нас в Дуновение Фейдера, где мы изучили проекцию хранящейся там Монстритуции, и Аш-Монкур заявил, что (я сейчас перефразирую его слова) любая попытка представить на рассмотрение поврежденную, искаженную или подвергнутую умышленному изменению копию Монстритуции сама по себе является тяжким преступлением.
Таким образом, Аш-Монкур и его сторонники утверждают, что, предъявив поврежденный экземпляр «Голубых принципов» в качестве улики, Риальто совершил преступление, обвинение в котором в силу его тяжести надлежит рассматривать еще до рассмотрения его собственных обвинений. Они утверждают не только что Риальто, безусловно, виновен и его обвинения смехотворны, но и что единственным насущным вопросом является определение ему меры наказания.
Ильдефонс сделал паузу и обвел взглядом всех присутствующих.
— Я ясно изложил дело?
— Более чем, — ответил Гильгед. — По-моему, ты ни в чем ни на йоту не погрешил против истины. Этот Риальто давным-давно у нас всех как бельмо на глазу.
— Я не стану требовать для Риальто ужасного и безнадежного заточения [15] , — подал голос Вермулиан. — По мне, пусть доживает свои дни в облике саламандры или ящерицы с берегов Пустопородной реки.
Ильдефонс прокашлялся.
— Прежде чем вынести приговор — или, если уж на то пошло, прийти к какому-либо заключению, — следует рассмотреть кое-какие любопытные обстоятельства. Во-первых, позвольте мне задать вот какой вопрос: кто из вас в связи с этим делом заглядывал в свою копию «Голубых принципов»?.. Как? Никто?
15
Заклятие ужасного и безнадежного заточения предназначено для заключения подвергнутого ему незадачливого индивидуума в капсулу, расположенную в сорока пяти милях ниже поверхности земли. (Прим. авт.)
— Это едва ли необходимо, — беспечно рассмеялся Дульче-Лоло. — В конце концов, именно для этой цели мы, несмотря на трудности пути и пронизывающий холод, и нанесли визит в Дуновение Фейдера.
— Вот именно, — сказал Ильдефонс. — И как ни странно, мои воспоминания об упомянутом абзаце совпадают с текстом разорванного экземпляра Риальто, а не с тем, что мы обнаружили в Дуновении Фейдера.
— Сознание иной раз играет с нами самые неожиданные шутки, — пожал плечами Аш-Монкур. — Ладно, Ильдефонс, чтобы ускорить утомительное…
— Минутку, — оборвал его Ильдефонс. — Во-первых, позвольте мне добавить, что я заглянул в свой собственный экземпляр и обнаружил, что текст один в один совпадает с тем, который приведен в документе Риальто.
В зале воцарилось изумленное молчание. Потом Гуртианц горячо взмахнул руками.
— Подумаешь! К чему вдаваться в столь незначительные подробности? Риальто, бесспорно, совершил преступление, что и подтвердил Персиплекс. О чем тут еще говорить?
— А вот о чем! Как только что заметил наш досточтимый коллега Аш-Монкур, сознание иной раз играет странные шутки. Возможно ли, что в ту ночь мы все стали жертвой массовой галлюцинации? Если помните, мы обнаружили, что проекция необъяснимым образом перевернулась кверху ногами, что весьма затруднило восприятие — по крайней мере мое.
И снова из тени выступила черная фигура.
— В особенности если учесть, что Персиплекс не должен отклоняться от вертикального положения именно для того, чтобы не допустить подобного эффекта.
Темная тень снова скрылась во мраке, и, как и в прошлый раз, на его появление и его слова никто не обратил внимания, как будто их и не было.
— Неужели все присутствующие здесь, каждый из которых обладает острой наблюдательностью, могли видеть одну и ту же галлюцинацию? — веско сказал Аш-Монкур. — Подобная мысль кажется мне сомнительной.