Глаза цвета шоколада

Чекменёва Оксана

Увы, подобное сейчас не такая уж и редкость. Эти паровые двигатели такие ненадёжные, взрываются сплошь и рядом. И гибнут люди. Да чего далеко за примером ходить — деловой партнёр Фолкнера из Миннеаполиса, Брайс Винслоу, тоже погиб несколько месяцев назад при схожих обстоятельствах. Фолкнер хорошо запомнил ту трагедию, он в то время был по делам в Нью-Йорке, но об этом написали даже в «Нью-Йорк Геральд». Брайс Винслоу погиб вместе с двумя своими друзьями, бизнесменами из Сиэтла, Уильямом Кавендишем и Гаррисоном Лесли.

Уильям… Гаррисон… Дядя Билли и дядя Гарри!

Фолкнер резко сел и во все глаза уставился на

Сэмми, который настолько погрузился в свои мысли, что даже этого не заметил. Выходит, именно эту трагедию он описывал, и значит, Брайс Винслоу и есть его дедушка?

Но у Винслоу не было внука по имени Сэмми, у него была лишь внучка, Саманта. Фолкнер знал это абсолютно точно, поскольку как-то раз, незадолго до гибели, Брайс предложил познакомить их. Он был уверен, что Фолкнер и его внучка просто созданы друг для друга, но в то время Фолкнер отговорился от этой встречи под каким-то надуманным предлогом. Он так и не увидел девушку, не знал, как она выглядит, но в то время ей было шестнадцать, значит, теперь — около семнадцати.

И у Брайса были точно такие же глаза, как у Сэмми.

Думай, Фолкнер, думай. Что ещё рассказал тебе Сэмми? Он назвал имена опекунов. Маркус и Хайди. Фолкнер как-то раз столкнулся с опекуном Саманты, тот заявился на деловую встречу Фолкнера с адвокатами, управляющими предприятиями Винслоу до совершеннолетия его внучки. Как же его звали? У Фолкнера была прекрасная память на имена, и он довольно быстро вспомнил — Маркус Джеймсон. Его быстренько выставили за дверь, поскольку никакого права присутствовать на деловом совещании он не имел, но у Фолкнера надолго осталось чувство гадливости при воспоминании об этом сладко улыбающемся всем вокруг человеке. Он тогда ещё притащил с собой своего жирного, прыщавого сыночка, которого звали Деметрий…

Всё сходится. Невероятное чувство облегчения накатило на Фолкнера, а потом его затопило чистейшее, незамутнённое счастье.

Его Сэмми — да, именно ЕГО, — вовсе не мальчик. Это девушка, юная и прекрасная, несмотря на жутко обкромсанные волосы, но это ерунда, волосы отрастут, и вообще — он уже практически привык к её причёске. Каким же он был дураком, отказавшись от предложения Брайса, мог бы уже целый год быть счастлив. Ну, ничего, найдя свою Саманту, Фолкнер её больше не упустит. Главное теперь — завоевать её любовь, но он это сделает, обязательно сделает. Не может эта встреча быть случайной, судьбы неплохо постаралась, сводя их, и в этот раз от своего шанса на счастье Фолкнер не откажется.

Ладно, последняя проверка.

— Саманта? — окликнул он, и когда Сэмми, вздрогнув, виновато посмотрел на Фолкнера, тот, уже в полной уверенности, повторил: — Саманта Винслоу.

Огромные глаза цвета шоколада растерянно и чуть испуганно смотрели на него, потом девушка уткнулась лбом в колени, от чего её голос был едва слышен.

— Ты догадался…

— Это был лишь вопрос времени. Я ведь знал твоего деда, мы были деловыми партнёрами, так что… Удивительно, что я не сообразил ещё вчера… — И он пробормотал себе под нос: — Где были мои глаза?

Саманта чуть повернула голову, настороженный глаз опасливо взглянул на Фолкнера из-под густой чёлки.

— Ты сердишься?

— Не на тебя. Хотя и не совсем понимаю, почему ты не призналась мне. Пусть не сразу, но позже, когда я пообещал, что помогу тебе?

— Мне было стыдно. — Глаз

снова спрятался, словно бы не в силах больше смотреть Фолкнеру в лицо. — Сначала я не могла признаться, потому что не знала, как ты отреагируешь. Ты же мог вернуть меня назад.

— Ни за что!

— Но они — мои законные опекуны. Большинство людей вернули бы меня, считая, что действуют во благо и по закону.

— Я — не большинство.

— Знаю. Я это быстро поняла. Но всё равно — не могла. Я же обманывала тебя, и мне было стыдно признаться в этом.

Голос девушки звучал всё тише, пока совсем не затих. Не в силах и дальше смотреть на это, Фолкнер спустил ноги на пол, собираясь подойти, обнять, успокоить. И тут обнаружил, что полностью обнажён.

Он хорошо помнил, что лёг спать в кальсонах, которые теперь, почему-то валялись на полу у двери, выходящей в коридор. И когда только он успел их снять? Неужели раздеваясь во сне, он стащил с себя одежду и наяву тоже? Чтобы хоть как-то прикрыться, добираясь до чемодана с одеждой, Фолкнер потянул одеяло, чтобы обмотаться им, и замер, в ужасе глядя на небольшое пятно крови, резко выделяющееся на белой простыне.

Какое-то время он пытался осмыслить происходящее, пока осознание не навалилось, ударив, словно обухом по голове. Это был не сон! Он действительно этой ночью занимался любовью с Самантой и лишил её девственности. Господи, она же пришла его успокоить, а он! Что же он натворил? Затащил в постель невинную девушку. И ведь чувствовал же эту робость, неумелость…

Да, но он же считал, что это просто сон. Невероятно яркий, реалистичный, но всё же сон. Почему она позволила ему? Почему не ударила, не закричала на него, не дёрнула за волосы, в конце-то концов? Он бы остановился. Наверное… В тот момент он плохо соображал, действовал скорее на инстинктах… И он даже толком не подготовил её, а она же была девственницей…

— Я сделал тебе очень больно? — выдавил он, с ужасом ожидая ответа.

Девушка вскинула голову, проследила за его взглядом и, увидев пятно, залилась румянцем так, что запылали даже уши.

— Саманта? — чуть более требовательно спросил Фолкнер.

— Нет, — прошептала она, но взглянув в недоверчивое лицо мужчины, поправилась. — Немножко. В самом начале. А потом прошло. И стало приятно. Очень.

— Хорошо, — выдохнул Фолкнер, обернул одеяло вокруг талии и, пересев на постель Саманты — к чёрту приличия, они уже практически женаты, хотя она об этом ещё не знает, — взял её за руки.

— Саманта…

— Сэмми, — поправила она. — Меня все зовут Сэмми. Кроме… опекунов.

— Сэмми. — Фолкнер улыбнулся и легонько коснулся щеки пальцами. — Моя красавица.

— Красавица, ага, — вздохнула девушка, теребя неровно обрезанные кудряшки.

— Красавица! — подтвердил Фолкнер, ни капли не кривя душой. Удивительно, что вчера он этого не заметил, точнее — заметил, но не придал значения. Мало ли на свете симпатичных мальчиков? Но теперь он видел всё — и нежный овал лица, и изящный рисунок губ, и аккуратный носик, и светлую, чистую кожу лица, на которой так легко появлялся румянец. Даже слегка оттопыренные ушки казались ему очаровательными. Но самое прекрасное — это глаза. Огромные, цвета шоколада, осенённые длинными густыми ресницами, сейчас они смотрели на него вопросительно, чуть испуганно и при этом с какой-то затаённой надеждой.