Глаза цвета шоколада
Шрифт:
Порой Фолкнер с удивлением осознавал, что забывает о том, что его собеседник — всего лишь ребёнок. Либо тот действительно был старше, чем выглядел, либо был развит не по годам. Скорее всего — второе, ведь, по словам Сэмми, они с дедом были неразлучны, а постоянное общение исключительно со взрослыми накладывает на ребёнка определённый отпечаток. Но, как бы то ни было, Фолкнер прекрасно провёл время, более приятного и интересного собеседника ему и вспомнить было трудно.
Сэмми, как оказалось, неплохо играл в покер, и, после пары часов захватывающего сражения, встал из-за импровизированного стола, которым служил чемодан Фолкнера,
Вечер прошёл незаметно — за разговорами и игрой, и когда за окном совсем стемнело, а мальчик стал зевать все чаще, Фолкнер позвал проводника, который разложил диваны, принёс постели, приготовил два спальных места и удалился, пожелав пассажирам спокойной ночи.
Прикинув, что у Сэмми с собой из имущества только выигранные зубочистки, Фолкнер вытащил из своего саквояжа чистую рубашку и кальсоны и протянул ему.
— Держи, парень, спать в этом тебе будет удобнее, чем в костюме Патрика. Великовато, конечно, но тебе же не на бал идти.
Сэмми, который, притихнув, пристально смотрел на приготовленную кровать, вскинул на него растерянные и вроде как даже испуганные глаза.
— Сэр, — Фолкнер недовольно нахмурился: пару часов назад они перешли на «ты», и вот опять! — То есть, Калеб. Т-ты не мог бы выйти? Пожалуйста.
— Господи, парень, к чему все эти скромности? Что между нами, мужчинами, значит немного голой задницы?
У Сэмми запылали не только щеки, но и уши.
— Пожалуйста!
— Ладно-ладно, я выйду, успокойся. У тебя десять минут.
Посетив ватерклозет в конце вагона и немного постояв в коридоре, глядя на своё отражение в тёмном окне, Фолкнер вернулся в купе. Сэмми уже лежал в постели, отвернувшись к стене и укутавшись с головой одеялом, из-под которого торчал лишь хохолок темных кудрявых волос.
«Обязательно свожу его к своему парикмахеру. И к портному тоже», — подумал мужчина, раздеваясь и укладываясь на своё ложе, оказавшееся на удивление удобным. Или просто сказывалась усталость — его поезд прибыл в Миннеаполис в пятом часу утра.
Какое-то время он лежал, анализируя прошедший день. Начавшийся так неудачно, закончился он просто великолепно. Непонятно, как этому худенькому парнишке это удалось, но, благодаря его присутствию, жизнь снова заиграла для Фолкнер яркими красками.
За сегодняшний вечер он смеялся больше, чем за несколько последних лет. Биржевые сводки, которые он обычно читал и анализировал во время поездок, так и остались лежать в саквояже. Желание напиться тоже так и осталось нереализованным, хотя в вагоне-ресторане можно было раздобыть вполне приличный скотч. Но Фолкнеру этого просто не хотелось. Не нужно было заполнять пустоту в душе работой или выпивкой — мальчик с огромными глазами цвета шоколада, так неожиданно ворвавшийся в купе и жизнь Фолкнера, как-то незаметно, одним своим присутствием, заполнил эту непреходящую пустоту.
Ещё какое-то время поразмышляв, Фолкнер, незаметно для себя, провалился в сон, убаюканный равномерным стуком колёс.
Сначала его сон был мирным и спокойным, без сновидений, но потом, впервые за довольно долгий промежуток времени, кошмары вернулись.
Калеб видит Пруденс, которая, смеясь, убегает от него по зелёному лугу с яркими цветами. Он старается догнать её, но с каждым его шагом она оказывалась всё дальше. И он бегает, сначала по улицам, потом по каким-то коридорам,
— Калеб, что ты тут делаешь? — слышит он её чудесный, слегка сонный голос.
Облегчение накатывает волной слабости, заставляющей упасть на колени, потому что ноги больше не держат. Она спала, она всего лишь спала! Рядом раздаётся гуканье — переведя взгляд, Калеб видит, как его сын радостно улыбается ему своим беззубым ротиком, дрыгает ручками и ножками, разбрасывая укрывающие его цветы. Но глаза сына, цвета шоколада, большие и странно знакомые, слишком взрослые для такого крохи, удивительно серьёзно смотрят на него с улыбающегося личика.
Калеб протягивает руки, чтобы прикоснуться к сыну, но вдруг понимает, что склоняется над глубокой могилой, на дне которой стоят два открытых гроба, на которые начинает сыпаться земля. Словно не замечая этого, Пруденс и сын продолжают улыбаться Калебу, глядя при этом на него с удивительной серьёзностью.
— Нет! — кричит Калеб, кидаясь в могилу, чтобы спасти, вытащить дорогих ему людей, которых пытаются схоронить заживо. Но на пути у него встаёт толстое стекло, отгораживающее его от того, что происходит там, внизу. И Калеб бьётся о стекло, кидается на него всем телом, но не в состоянии пробить его, и может лишь бессильно наблюдать, как комья земли падают и падают в могилу, погребая под собой два гроба.
— Нет, — уже не кричит, а в отчаянии стонет Калеб. — Не надо! Не покидайте меня! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!
— Тшш… Тише, тише, я здесь, с тобой, — слышит он тихий голос. Тёплые ладошки гладят его лицо, стирая текущие по щекам слёзы, мягкие губы нежно целуют лоб и веки. — Всё хорошо. Я здесь. Я тебя не брошу.
— Ты здесь! — Калеб крепко прижимает к себе хрупкое женское тело. Он пытается рассмотреть ту, что находится в его объятиях, живую, тёплую, родную, но вокруг темно, и всё, что ему удаётся увидеть — это большие глаза цвета шоколада, пристально вглядывающиеся в его лицо. — Ты со мной! Моя, моя! Не уходи!
— Нет-нет, я не уйду! Всё хорошо, успокойся, всё хорошо. Это просто сон.
Да, это сон. Но пусть это сон — Калеб не хочет просыпаться. Он крепче прижимает к себе изящное тело и начинает покрывать поцелуями лицо, везде, где может дотянуться. Тонкие пальчики сначала нерешительно, потом всё смелее порхают по его лицу. В какой-то момент губы Калеба натыкаются на её губы и уже больше не хотят отпускать свою находку. Он целует их, сначала нежно, потом — более страстно. Мелькает удивление — ответная реакция слишком робкая, неуверенная, почему? Он напугал её? Калеб чуть убавляет пыл — он не хочет её пугать, только не сейчас, когда в его руках та, что для него дороже жизни. И, понемногу, её ответные поцелуи становятся смелее, нежный язычок начинает повторять его движения, борясь с его языком. Он слышит лёгкий стон и совершенно теряет голову.